Млечный Путь, 2016 № 02 (17)

В 15–16 лет я ходил к Иосифу со своими юношескими стихами. Мы начали с разбора моих каракулей и постепенно от встречи к встрече перешли к мировой, прежде всего русской и американской поэзии. Получилось так, что до самого его отъезда основной темой личных с ним встреч стал разбор стихов. Некоторые из них я помню детально: Роберт Фрост, Державин, Арсений Тарковский… Но до сих пор, как искорка в потухшем кострище неожиданно вспыхивает, вспоминается что-то еще. Вот, живо представил прямо сейчас: Иосиф с раскрытой антологией — Эмили Дикенсен: посмотри, — «Аметистовая память».

В детстве я встречал его на семейных праздниках чаще в квартире «дяди инженера» [13] , либо когда я с родителями приходил в полторы комнаты в большей степени в гости к Марии и Александру Ивановичу. В этот период мои воспоминания сводятся в основном к двум темам. Первая: как Александр Иванович и Иосиф меня фотографируют. Бродский старший был профессиональный фотохудожник, и Иосиф у него учился фотографии, иногда на мне. Меня снимать почему-то любили, и некоторые снимки сделаны Осиной рукой.

Вторая тема, в детстве наиболее важная, — самураи. Для Александра Ивановича война началась в Финскую кампанию. Он прошел чуть ли не все фронта Отечественной, а после ее окончания был отправлен военным инструктором в Китай. Из Китая и Японии в 1947 году привез множество удивительных вещей. Они превращали необычное даже для того времени пространство полутора комнат в нечто совершенно фантастическое. Среди прочего в комнате стояли японские куклы самураев и гейши, сделанные необычайно искусно. В детстве я их откровенно вожделел. В этом доме меня больше ничего не интересовало, и мне, конечно же, давали с ними играть. Любовь к этим куклам была так велика, что даже став взрослым, приходя в гости, я всегда на них оглядывался.

Вместе с гибелью полутора комнат, куклы самураев канули во тьму прошлого, казалось, навсегда. Это был один из ощутимых фрагментов потерянного мира. Сумрачная коммунальная квартира: через коридор можно было пройти в полторы комнаты. Странная лепнина на стенах, два черных «соборообразных» буфета. Привезенные из путешествий морские звезды и китайские пробковые панно. Балкон, с которого в одну сторону была видна Пантелеймоновская церковь, в другую — Спас-Преображенский собор. Вход в келейку Иосифа через темную фотолабораторию его отца, и затем через шкаф с выломанной задней стенкой, сквозь похожую на театральную декорацию стенку из трех старинных платяных мастодонтов.

Не было больше Марии и Александра Ивановича, Иосифа, который раз в две недели звонил из-за океана, черной с белой манишкой кошки, которую Иосиф считал котом. Нет старого телефонного аппарата с тяжелой эбонитовой трубкой — Мария все время накрывала его подушкой, боясь прослушки.

В архивный отдел Фонтанного дома я захожу теперь периодически, иногда по делу, иногда в гости. Порой дела возникают неожиданно… Одна из сотрудниц музея прочитала в моей книге главу о самураях и позвонила. Она сказала, что японские куклы сломаны, разобраны на части, и фрагменты их лежат навалом в небольшом ящичке. Они не знают, что с обломками делать. Мы договорились, что я приду и попробую их собрать. А я еще прихватил с собой фото, на котором я в возрасте 4 или 5 лет играю с самураем, сидящим на коне.

Куклы, на первый взгляд, действительно находились в жалком состоянии. Отдельные части лежали вперемешку. Но, оказалось, сломано было не так много. В ящике нашлись фрагменты всадника-самурая и стойки со старинным оружием, на которую должны были крепиться меч и лук со стрелами. Запутало сотрудников музея то, что игрушки были разного масштаба, и оружия оказывалось много для одного воина. Мои руки делали все сами, даже не надо было ни на минуту задумываться. Я столько раз в детстве разбирал и собирал эти игрушки. Вот стоит на столе стойка, на которую крепится самурайский меч, лук, и отдельно три стрелы с серповидными наконечниками. Вот и самурай на лошади и с двумя мечами за поясом примостился рядом. Только пришлось прислонить его к чайнику: у лошади сломаны ноги. Сотрудница побежала за фотоаппаратом, заснять результат. А я вдруг понял, что снова играл с игрушками, которые мне давали 50 лет назад и которые я тогда любил больше всего на свете. Рядом на столе лежала фотография — я в 4 года с этой же куклой.

Прошло 50 лет. Я не думал, что когда-нибудь смогу к ним прикоснуться.

«Дорогой дед…»

Тот самый «Бог с большой буквы». Будто спрашиваешь в какое-то огромное ухо, и через некоторое время приходит ответ.

6

Я почти ничего не мог рассказать о прадеде — Моисее Борисовиче, агенте фирмы «Зингер» в Двинске. Даже о прабабушке Фанни Яковлевне что-то знал, а о нем ничего.

Одним из первых откликов на мою книгу было письмо. Аспирант, историк литературы готовил оригинальную выставку. Ему нужны были фотографии. Экспозиция посвящалось отрывку неизвестного стихотворения Иосифа Бродского, посвященного деду. Иосиф написал эти стихи в Риге, во дворе перед Домским собором. Я этого стихотворения не знал.