Млечный Путь, 2016 № 02 (17)

Он обозначал свою позицию часто, но как максима она сформулирована в нобелевской лекции: «Поэт, повторяю, есть средство существования языка».

Выступая в «Старой Вене», я предложил не рассматривать эту фразу как метафору, а воспринимать ее буквально, и после завершения выступления почти поспорил с профессором-лингвистом. Он опоздал к началу и потому сидел рядом со мной у входа, развернувшись к аудитории в профиль, и смотрел на меня сбоку. В конце подошел, чтобы высказать свое несогласие с моим утверждением, и предложил обозначить фразу Иосифа из нобелевской лекции все-таки как определенного вида метафору. На спор у нас не было времени. Но постановкой своего вопроса он замкнул для меня второй полюс найденного в тот вечер смысла.

Буквальность смысла

Такого рода высказывания литераторы воспринимают как метафору. На мой взгляд, в этом есть проблема профессиональной зашоренности мозгов, которая существует в любом ремесле. Нюанс в том, что литератор может быть феноменально эрудирован и глубок в понимании литературы, но этого недостаточно. Чтобы понять буквальность того, что человек может быть «средством существования языка» необходим даже не жизненный опыт, но особенное знание внутреннего мира. Навыком не назовешь, но, по большому счету, для писателя это такой же инструмент, как синтаксис. Если литератор не владеет данным инструментом, весь неординарный опыт внутренней жизни будет казаться ему метафорой.

Может быть, я и опустил бы подобный экскурс, но лекция очень известного N о Бродском шокировала меня своей безаппеляционностью и глубиной непонимания человеческой природы. Некто — выдающийся во всех смыслах и во все стороны — весьма компетентный, вдруг заявляет, что Иосиф Бродский имперский поэт и близок миллионам, как певец обыденности. Упс!

Литераторский профессионализм и знание внутренней жизни человека все же разные вещи… К вопросу о том, что есть источник стихов Бродского, я вернусь позже. Скажу пока только, что это нечто принципиально противоположное обыденности.

В том же выступлении замечено было, что нынче человек, критикующий Бродского, рискует оказаться в меньшинстве и поругании… Может быть, такой риск как раз кому-то и интересен?

Сегодня в искреннюю любовь миллионов к стихам Иосифа Бродского подмешивают немало… не скажу чего. Однако человеку с тонким поэтическим слухом и совестью это не мешает. И стоит ли сыр-бор городить? Разве что… не хотелось бы так думать, но невольно позиция лектора наводит на мысль о более изощренной, но совсем не новой игре. Любить Бродского для некоторой части интеллектуальной элиты становится, похоже, слишком банально, в тоже время в этой популяции есть люди, которые не могут позволить себе быть с большинством, и …быть незаметными. Чтобы постоянно находиться на виду, им необходимо срочно занять другую позицию. Не важно, как, и в какую сторону вывернуться, лишь бы голова торчала над серой, ровно дышащей гладью мейнстрима. С такой позиции ругать Бродского интереснее, чем тех, кто окружает его имя коммерческими миазмами.

Итак, о буквальности значения слов: «Поэт, <…>, есть средство существования языка». Это не изощренная метафора, а определенное отношение к себе и к жизни, которое, хорошо известно в духовной традиции и называется «служением». Служение есть определенная организация человеческой души относительно смысла и духа.

Проблема в том, что среди литераторов и читателей развито мнение о естественности и даже необходимости для талантливого писателя таких атрибутов личности, как — ущемленное самолюбие, бесконечное самопотакание, любование собственной гениальностью, жалость к себе, и так далее, и так далее. В то время все это противоположно по сути служению и являет собой банальность и штамп в представлениях о творчестве и о богеме.

Содержание сказанного исчерпывается бородатым студенческим анекдотом.

У слушателя Академии художеств спрашивают:

— Ты хотел бы ваять, как Микеланджело?

— Да, конечно, — отвечает студент.

— Тогда, живи, как он.

— Что я, с ума сошел!

Бродский в Мичиганской лекции обозначил позицию противоположную: «Всячески избегайте приписывать себе статус жертвы. <…> В момент, когда вы возлагаете вину на что-то, вы подрываете собственную решимость что-нибудь изменить».

Поскольку тезис полностью соответствует его способу жить, можно смело сказать, что это подтверждение позиции служения. Откуда он ее взял — другой вопрос. Жизнь научила: ссылка, «Кресты», допросы… Вещи, точно избавляющие от иллюзий и самопотакания. Может быть, есть и иной, скажем так, позитивный источник, но об этом позже.

С другой стороны, люди духовной традиции как будто бы хорошо знают жизненную позицию служения. Она в некоторых конфессиях детально регламентирована. В этом-то и беда. Регламент и внутренняя работа вещи несовместимые.