Млечный Путь, 2016 № 02 (17)

— Как самому? — удивился я и глотнул ароматную жидкость.

— Мы с другом изобрели малогабаритную одноразовую машину времени. Для однократного употребления. С ее помощью отправили два ящика коньяка на сто лет назад и в тот же вечер выкопали их.

— Не может быть!

— Почему? Ведь он прекрасен? Обыкновенный коньяк за двадцать кредитов превращается в уникальную коллекцию. Жаль, машина одноразовая. Наверное, надо было отправить больше ящиков.

Дед на миг задумался, словно прикидывал, не сделал ли он большую ошибку с этими двумя ящиками. Я разглядывал пульсар, который сиял в хрустальном бокале, и думал о том, как сумасброден и красив мир и как хороша жизнь с дедом.

Потом мы весь вечер разговаривали, пили столетний божественный напиток, дед рассказывал о своей фирме и работе, ругал чиновников, а я поведал ему о планете дуронитов и голографических туманностях в одном заброшенном рукаве галактики. Потом мы смеялись над историями Ийона Тихого, которые я ему пересказывал, и к тому времени, когда соловьи стали объясняться в любви, бутылка опустела, и мы, уставшие от разговоров и смеха, собрались на ночлег.

— Завтра с утра я уезжаю на вулкан Потокол, — сказал дед перед тем, как мы разошлись. — Отдохни, погуляй, а когда вернусь, поныряем с реактивными ластами с водопада. И надо будет познакомиться с этим Тихим. Это явно наш чувак.

— Что ты собираешься делать на вулкане? — удивился я, потому что за двадцать лет скитаний в космосе уже забыл, что деду никогда не сидится на месте и он легок на подъем.

— Это мне надо по работе. Ну, спокойной ночи!

Мы разошлись. Мне не хотелось спать после десятилетнего сна на корабле, и я вышел на веранду. Столетний коньяк кипел во мне, соловьи брали верхние ноты, город внизу мигал ночными огнями, а звезды над головой были похожи на рассыпанную коробку жемчуга. Деда я больше не видел, во всяком случае, в его нынешнем виде.

Утром меня разбудил назойливый звонок голофона. Я еще не разобрался в этой новой модели, и хорошо, что дед оставил его работать в автоматическом режиме, так что он включился сам, пока я, растрепанный и недоумевающий, пытался сообразить, что к чему.

— Господин Тихчев, — образ мужчины в униформе появился в центре комнаты, и это быстро разогнало остатки сна.

— М-м-да, — пробормотал я.

— С сожалением должен вам сообщить, что в результате несчастного случая ваш дедушка погиб на вулкане Потокол.

— Что?! — мозг отказывался принять это сообщение.

— Господин Теодор Тихчев погиб на вулкане Потокол.

— Боже, — прошепелявил я и сел на пол. — Не может быть. Только вчера мы пили с ним коньяк столетней выдержки.

— Ну, и еще выпьете, — сказал мужчина в униформе. — Я высылаю вам протокол несчастного случая и заявление на должностное лицо. У вас есть вопросы?

Я тупо смотрел на него, насколько тупо можно смотреть на голографический образ.

— Как вы можете? — закричал я. — Что вы говорите? Где дед, то есть тело? В больнице?

— Тела нет, потому что он упал в вулкан, пытаясь сфотографировать мифическое существо, живущее в лаве Потокола.

— Ой, ой, ой… — бормотал я, пока известие пыталось пробиться в мой мозг.

— Да успокойтесь, — сказал мужчина в униформе. — Реплицируйте его.

— Что сделать? — не понял я.

— Реплицируйте, — ответил он. — Свяжитесь с отделом репликации, и все будет хорошо.

Затем он улыбнулся, словно поздравлял меня с выигрышем в космической лотерее, махнул на прощание рукой, и его голограмма свернулась в маленькую беловатую точку.

Я нашел коньяк деда, открыл бутылку и сделал большой столетний глоток. Долгие путешествия в Космосе научили меня тому, что главное для человека — мыслить. Паника никогда не помогает. Как говорили одни древние русские мыслители: «Думать — не развлечение, а обязанность».

Я связался с упомянутым отделом репликации и узнал поразительные вещи.

Каждый человек на Земле имел архивную копию в этом отделе. Биологическая база данных его органической субстанции и дигитальная копия его сознания. При необходимости, как в случае с дедом, по этой базе можно реплицировать копию индивидуума, в точности такую же, как оригинал. Органические материалы записывали единожды, но дигитальную копию сознания следовало делать по возможности чаще, чтобы иметь под рукой последнее состояние человека.

Служитель отдела, естественно, в виде голографического образа, объяснил мне процедуру, которая оказалась удивительно простой, краткой и ясной, лишенной всяческих бюрократических проволочек, каковых следовало бы ожидать при выполнении такой процедуры, как репликация умершего.

— Прошу вас, сударь, — сиял чиновник, словно перед ним стоял молодой жених, готовящийся к свадебному путешествию, а не полный скорби человек, готовый на все, чтобы вернуть к жизни ближнего. — Достаточно представить акт о смерти и заявление от вас как близкого родственника, что вы желаете реплицировать индивидуума.

Естественно, я сразу же дал согласие, подписал какой-то документ, который даже не читал, и стал ждать. Голочиновник задумался на минутку, видимо, в это время настоящий служитель сверял данные, и потом сказал: