Младенца на трон!

Но тот, нимало не смутившись, принялся за свои каракули. А Агафья, поворчав, начала протирать слюдяные ромбики окна. Она почти успокоилась, но вдруг задела за жестяной рожок для свечи, торчащий из стены, и вскрикнула. Пьер вздрогнул, рука его дернулась, чернильница опрокинулась, и на вышитой скатерти расплылось уродливое пятно.

— Да что ж ты творишь, негодник?! — взвизгнула мамка. — Меня ж Федор Иваныч прикажет на конюшне сечь за твое баловство!

Схватив с лавки рушник, она замахнулась на Пьера. Но тот стащил с ножки тапок, кинул в нее, проворно скользнул под стол и затаился. Нянька пришла в бешенство и вне себя зашипела:

— Ах ты возгря[11]! Доколе ж мне еще терпеть-то? Ну, ниче, ужо Ефимка-конюх тебе задаст! Вмале придет твоя смертушка, и я от тебя избавлюсь!

"Ничего себе! — опешил Пьер. — Меня эти компьютерные людишки еще и убить хотят?! И нянька тоже?! Так вот о чем говорил Филимон!"

Не успел он так подумать, как писарь заглянул в комнату.

— Че блажишь, Агафья?

— Глянь-ка, что твой любезный посланник вытворил, срамота. В меня хлопанец свой кинул, да и вот — весь стол загадил. Как теперича перед боярином отвечать?

— Пустое, — махнул рукой Филимон. — Я уж сколько раз чернила на столы лил, ниче. Лимона в воду капни и отскоблишь. А где Петруша-то?

— Вона, внизу затаился.

Присев на корточки, писарь приподнял бахрому скатерти и встретился взглядом с Пьером.

— Совсем сдурела баба, — проворчал Филимон, вытащил его из-под стола и посадил на лавку. — Гляди у меня, так оттаскаю, коли будешь посланца обижать.

Закусив губу, Пьер проводил писаря глазами и задумался. Кто этот Ефимка-конюх? И какое ему дело до незнакомого мальчишки? Впрочем, холопы народ подневольный, что хозяин прикажет, то и сделают… А может, задание вовсе не в том, чтобы стать царем? Может, цель испытания — просто выжить? Вот как разобраться в такой круговерти?!

Агафья, закончив уборку, ушла, на прощанье погрозив Пьеру тряпкой, а он все сидел в задумчивости. Мало того, что в детское тело запихнули, так еще каждый, кому не лень, норовит прикончить. Как обмануть убийц и уберечься от смерти?

В поисках ответа он шарил глазами по комнате. Печка, сундуки, стол, лавка-постель со все еще чернеющим над ней словом "Царь". Вот если бы снова что-нибудь фосфором написать… Но на улице мороз, вьюга, из дома не выпустят, сейчас ему можно лишь в сени, в столовую палату да в поварню.

Вот что Пьер любил в доме Шереметева, так это кухню. Там всегда что-то жарилось, парилось, аппетитно шкворчало. Местная еда ему пришлась по нраву. Конечно, до парижских говяжьих медальонов здешнему мясу далеко, но и его готовят недурно, с необычным соусом и печеными яблоками.

Интересно, как им удается так долго их сохранять? Февраль месяц, а в поварне яблоки словно только что с дерева. Правда, кислющие. Ну да, селекцию еще не придумали, что растет, то и растет. Стоп! Кислые яблоки… Там еще и лимоны были… А это идея! Уж что-что, а рисует-то он неплохо, и им ни в жизнь не догадаться.

Воодушевившись задумкой, Пьер спрыгнул с лавки и отправился на кухню.

Тем же вечером Василий с Филимоном, как обычно, зашли в комнату Пьера, чтобы проверить, все ли в порядке. Было уже темно, оконце закрыто ставнем, лишь лампадка тускло освещала иконы, да на выступе изразцовой печи зачем-то стояла зажженная свеча.

— Агафья, что ль, забыла, — прошептал писарь и кивнул в сторону лавки: — Почивает уже посланец-то наш.

— Угу. А это чего?

На полу белело светлое пятно. Василий шагнул к нему и поднял с половика кусок пергамента.

— Начертано что-то, — удивился он. — Не разглядеть.

— А ну-ка.

Филимон взял свиток и подошел к свече. Оказалось, это рисунок: в нижней половине пергамента был изображен маленький мальчик, неуловимо напоминающий Пьера.

— Это откель же? Не могет же Петруша сам такое начертать.

Он положил свиток на печь рядом со свечой, разгладил его, чувствуя ладонями горячую поверхность. И вдруг прямо на глазах в верхней, пустой части пергамента стали появляться непонятные, словно подгоревшие линии. Пара мгновений — и они сложились в очертание руки с ножом, занесенным над головой мальчика.

— Мать честная, — выдохнул Василий. — Это ж знак!

— Святые угодники!

Несколько секунд они молча стояли с разинутыми ртами, словно громом пораженные. Потом разом заголосили, нимало не заботясь о том, что рядом спит ребенок, и кинулись вон из комнаты. В дрожащей руке Филимон уносил необыкновенный пергамент.

Пьер сел в постели и тихо хихикнул. Все-таки химия — великая наука. Всего-то рисунок лимонным соком да тепло от печи — и вот вам, пожалуйста, чудо.

Что ж, теперь стражи знают, что ему грозит опасность, и будут беречь, как зеницу ока. Ефимка-конюх… Это кто ж такой? Вроде здешнего конюха Власом зовут. Значит, убийца — человек со стороны, и Шереметев не при чем. И наверняка он о дополнительной охране позаботится, ему совсем не нужно, чтоб посланца в его доме грохнули.