Мюнхен

– В двадцать девятом.

– Выходит, он должен был учиться вместе с вами. Вы ведь наверняка знали его?

– Да.

– Но предпочли сделать вид, что незнакомы?

– Ему явно не хотелось кричать об этом, поэтому я счел за благо подыграть.

– Правильное решение. – Морж кивнул. – Там все буквально кишит гестаповцами.

Он чинно двинулся дальше. Легат вошел в угловой офис. Джоан и мисс Андерсон сидели за столом и играли в карты.

– Из Лондона не звонили? – спросил Хью.

– Звонили. – Джоан сделала ход. – Причем не раз.

– Что вы им сказали?

– Что вы пошли решать проблему с чехами.

– Джоан, вы ангел.

– Знаю. А это что еще у вас за чтиво?

– Извините. – Он переложил газету в другую руку. – Это мерзкий антисемитский листок. Ищу, куда выкинуть.

– Дайте мне – я избавлюсь от него за вас.

– Да ничего, все в порядке.

– Не глупите – давайте сюда. – Девушка протянула руку.

– Честное слово, я бы не хотел, чтобы вы это видели.

Хью чувствовал, что заливается краской. Никудышный из него шпион! Джоан посмотрела на него, как на чокнутого.

Легат вышел в коридор. В дальнем конце двое гестаповцев, раздобыв где-то стулья, сидели у комнаты чешских делегатов. Он свернул налево, нашарил в кармане ключ и отпер дверь в свой номер. Там было темно. В большом окне виднелись огни в комнатах на противоположной стороне двора. В них суетились жильцы, собираясь к ужину, а один мужчина, казалось, смотрел прямо на него. Хью задернул шторы и включил прикроватную лампу. Принесенный портье чемодан лежал на маленьком столике. Легат бросил газету на постель, прошел в ванную, открыл холодный кран и умылся. Его трясло. Ему не удавалось изгнать из памяти лицо Хартманна, особенно его выражение в последний миг. Глаза друга словно вглядывались в него через глубокую пропасть, расширявшуюся с каждой минутой их разговора.

Он вытерся и вернулся в спальню. Запер дверь. Снял пиджак и набросил его на спинку стула. Взял газету, положил на стол и включил лампу с зеленым абажуром. Потом наконец открыл конверт и достал листы.

Документ был отпечатан тем же крупным шрифтом, как бумаги, полученные им в Лондоне. Немецкий, которым они были написаны, соединил в себе гитлеровский стиль с бюрократическим жаргоном и поначалу с трудом поддавался переводу, но спустя некоторое время Хью удалось вникнуть в смысл.