Мюнхен

Хью остановил себя, хотя мог сказать еще очень многое. Мог бы спросить: правда ли, что Хартманн и его друзья намерены, как их эмиссары дали понять этим летом, даже в случае свержения Гитлера сохранить за Германией Австрию и Судетскую область? И верно ли то, что их план заключается в реставрации кайзера? И если это так, то что тогда скажет он своему отцу, когда в следующий раз приедет навестить его среди океана белых каменных крестов на военном кладбище во Фландрии? Его захлестнула волна раздражения. «Давайте уже подпишем это чертово соглашение, сядем на самолет, улетим отсюда, и пусть они тут сами между собой разбираются», – пришла шальная мысль.

Загорелись электрические огни – цепочка желтых китайских фонариков, подвешенных между фигурных чугунных столбов. Они сияли в сгущающейся мгле.

– Значит, ты не поможешь мне? – спросил Хартманн.

– Если ты просишь меня организовать тебе частную встречу с премьер-министром, то я говорю «нет»: это невозможно. С другой стороны, если существуют доказательства неких амбиций Гитлера, о которых нам следует знать, то я к твоим услугам. Передай их мне, и я позабочусь, чтобы Чемберлен их увидел.

– Прежде, чем подпишет в Мюнхене какое-либо соглашение?

– Если такая возможность представится, то да, – ответил Легат, поколебавшись.

– Ты даешь мне слово, что попробуешь?

– Да.

Несколько секунд Хартманн смотрел на Легата. Потом взял со столика «Штюрмер». Газета была небольшого формата – такую удобно держать в одной руке. Он прикрылся ею, а другой рукой принялся расстегивать пуговицы рубашки. Хью развернулся на стуле и обвел взглядом сад. Все, казалось, были заняты исключительно своими увеселениями. Однако из кустов вокруг за ними могло наблюдать любое количество пар глаз. Пауль сложил газету и передвинул ее по столу к Легату.

– Мне пора идти. Задержись и допей пиво. Отныне нам лучше делать вид, что мы никогда не были знакомы.

– Понял.

Хартманн встал. Легат вдруг почувствовал, что не имеет права расстаться с ним вот так. Он тоже поднялся.

– Я признателен… Мы все признательны за то, что ты и твои коллеги идете на такой риск. Если дела обернутся скверно и ты вынужден будешь покинуть Германию, я обещаю тебе радушный прием.

– Я не предатель. Я никогда не покину Германию.

– Знаю. Но предложение остается в силе.

Они обменялись рукопожатием.

– Допей пиво, Хью.

Хартманн повернулся и зашагал по гравию к кафе. Высокая фигура неуклюже маневрировала между столиками и стульями. Когда он открыл дверь, из нее вырвался на миг луч света. Потом дверь закрылась, и свет погас.

8

Легат сидел неподвижно, наблюдая за танцем мотыльков вокруг садовых фонариков. Ночной воздух был напоен ароматом лаванды. Некоторое время спустя он осторожно, большим и указательным пальцем, приоткрыл газету. Внутри, рядом с рассказом про арийских дев, подвергшихся насилию со стороны евреев, лежал простой желтый конверт. Судя по толщине, в нем находилось десятка два бумажных листов. Хью закрыл «Штюрмер», выждал еще минут пять, потом встал.

Мимо столиков в саду он проскользнул в прокуренный бар и вышел через противоположную дверь на улицу. В окнах больших учреждений, принадлежавших заместителю фюрера и Департаменту по выполнению четырехлетнего плана, горел свет. У него создалось ощущение, что там идет лихорадочная деятельность, целенаправленная подготовка. Хью двинулся к Кёнигсплац. У административного здания нацистской партии на дорогу высыпала группа чиновников в мундирах. Обходя их, он услышал чью-то реплику: «Das kann nur ein Engländer sein!»[30] Грянул хохот. Над вымощенным гранитом плац-парадом реяли два громадных, с шестиэтажный дом, знамени со свастиками, подсвеченные прожекторами. Прямо перед собой Хью видел «Фюрербау». Он пытался решить, стоит ли ему возвращаться на конференцию. Учитывая переданное ему послание, это может быть слишком опасно. Он свернул направо между Храмами почета и несколько минут спустя уже проходил через вращающуюся дверь «Регина-паласт». В вестибюле струнный квартет играл «Сказки Венского леса».

В коридоре второго этажа он столкнулся с Эштон-Гуоткином. Тот остановился под одним из канделябров, льющих тусклый свет.

– Привет, Хью! Что делаете?

– Просто бегаю по поручениям.

– Понятно. Ну разве это не кошмар? Ничего не работает. Телефоны безнадежны. – Крупные черты лица Моржа сложились в еще более скорбную, чем обычно, мину. – Только что встречался с чехами.

– Что они думают обо всем этом?

– Что и следовало ожидать. Считают, что от всей этой затеи воняет за милю. На их месте, уверен, мы чувствовали бы себя так же. Но что тут поделаешь? И тот факт, что немцы по-прежнему не выпускают их из комнаты, не улучшает ситуацию.

– Вы возвращаетесь на конференцию?

– Видимо, я там понадобился. Машина ждет внизу. – Он двинулся вперед, остановился, повернулся. – Кстати, тот парень, Хартманн, с которым мы недавно встречались, случайно, не из стипендиатов Родса? Из вашего колледжа?

– Все верно. – Легат не видел смысла отрицать факт.

– То-то я смотрю, имя мне знакомо. В каком году они снова начали принимать немцев после войны – в двадцать восьмом?