Мюнхен

Официант принес пиво, поставил перед ними и поспешил обслуживать других посетителей. Легат сообразил, что при нем нет немецких денег. Хартманн высыпал на стол пригоршню монет.

– Будем считать, что это «мой раунд», как это принято у вас говорить, – сказал он. Потом ненадолго закрыл глаза. – «Петух и Верблюд». «Корона и Чертополох». «Фазан и Сент-Джайлз»… Как они там? И вообще, как там все? Как альма-матер?

– Все как всегда. И Оксфорд все там же.

– Только, увы, не для меня. – На глаза Пауля навернулись слезы. – Ну да ладно. Полагаю, пора перейти к нашему делу.

Коричневорубашечник за соседним столиком оплатил счет и поднялся, оставив на столе газету.

– Прости, товарищ, – обратился к нему Хартманн. – Если тебе не нужен больше твой «Штюрмер», могу я его взять?

– Пожалуйста.

Мужчина передал ему еженедельник, дружелюбно кивнул и ушел.

– Вот видишь, они вполне себе ничего, если знать к ним подход, – сказал Пауль. – Бери свое пиво и давай выйдем на улицу.

Он затушил окурок.

На посыпанной гравием площадке под облетевшими деревьями стояли металлические столики. Солнце зашло, быстро сгущались сумерки. В пивном дворике было так же людно, как в баре: мужчины в кожаных шортах, женщины в альпийских платьях дирндль. Хартманн подвел друга к столику рядом с лавандовой клумбой. Дальше начинался Ботанический сад. Аккуратные тропинки, цветники, образцы пород деревьев – все выглядело таким знакомым.

– А нам прежде не приходилось тут бывать? – спросил Легат.

– Да. Мы сидели тут и спорили. Ты обвинил меня, что в сердце я нацист.

– Неужели? Мне жаль. Для иностранца германский национализм непросто бывает отличить от нацизма.

– Не будем об этом. – Хартманн махнул рукой. – Времени нет.

Он выдвинул стул, стальные ножки заскрипели по гравию. Они сели. Легат отказался от новой сигареты. Пауль закурил.

– Итак, позволь перейти сразу к сути дела. Я хочу, чтобы ты устроил мне встречу с Чемберленом.

Легат вздохнул:

– В Лондоне мне сказали, что именно об этом ты и попросишь. Мне жаль, Пауль, но это невозможно.

– Но ты его секретарь. Секретари организовывают встречи.

– Я самый младший из его секретарей. Подай-принеси. Он прислушается ко мне не больше, чем вон к тому официанту. Да и не слишком ли уже поздно для встреч?

Хартманн покачал головой:

– Именно сейчас, сию минуту, еще не слишком поздно. Поздно будет после того, как ваш премьер-министр подпишет это соглашение.

Легат обхватил кружку ладонями и склонил голову. Ему вспомнилось это безрассудное упрямство, отказ отречься от своих аргументов, даже если совершенно очевидной становилась ложность предпосылки, из которой они исходили. Повторялось то, что было во время их дискуссий в зале пивной «Орел и дитя».

– Пауль, я тебя уверяю: ты не сообщишь ему ничего такого, чего бы он уже не принял к сведению. Если хочешь предупредить его, что Гитлер – плохой человек, не старайся понапрасну. Он это знает.

– Тогда почему идет на сделку с ним?

– По всем тем причинам, которые не новость для тебя. Потому что в данном споре у Германии сильные позиции, и факт, что отстаивает их Гитлер, не делает их слабее.

Хью вспомнилось теперь, как он обвинял Хартманна в принадлежности к нацистам. Его главное возражение против Гитлера брало начало скорее в снобизме – куда, мол, лезет этот презренный австрийский капрал? – а не в идеологии.

– Должен заметить, ты запел по-другому, – продолжил он. – Разве не тебя возмущала всегда несправедливость Версальского договора? Политика умиротворения – не более чем попытка исправить эту самую несправедливость.

– Да, и я не отказываюсь ни от одного своего слова! – Хартманн склонился над столом и с жаром зашептал: – И где-то в глубине души – да, дорогой мой Хью, я признаю это – я радуюсь, что вы и французы приползли наконец на карачках, чтобы загладить обиду. Беда в том, что вы сделали это слишком поздно! Упразднить Версаль – это Гитлеру уже неинтересно. Это только прелюдия к грядущему.

– И ты это хочешь сказать премьер-министру?

– Да. Но не только сказать, но и предъявить ему доказательства. Они у меня здесь. – Он похлопал себя по груди. – Тебе смешно?

– Нет, ничуть. Я просто считаю тебя наивным. Если бы дела обстояли так просто!

– А они и обстоят просто. Если Чемберлен откажется сегодня вечером следовать у него на поводу, завтра Гитлер вторгнется в Чехословакию. И как только он отдаст приказ об этом, все переменится, и мы, оппозиция в армии и прочая, сами позаботимся о Гитлере.

Легат скрестил руки и покачал головой:

– Боюсь, что тут наши точки зрения расходятся. Ты хочешь, чтобы моя страна вступила в войну с целью помешать трем миллионам немцев присоединиться к Германии, исключительно чтобы позволить тебе и твоим друзьям скинуть фюрера? Но должен тебе сказать, что, судя по увиденному мной сегодня, он очень хорошо окопался.