Любопытно сравнить его с другим знатным дворянином, искавшим монашества в XIX веке. Константин Николаевич Леонтьев, великий ум поздней Российской империи, писатель и философ, попал на Афон, имея искреннее желание постричься. Там его научили «середе и пятнице», погрузили в православный быт, показали все красоты и все труды монашеской жизни. Однако на постриг благословения не дали. Великие его наставники, старцы афонские, мудро сказали ему: рано идешь к нам, справься прежде с обстоятельствами жизни своей мирской, иначе они тебя из обители вытащат. Константин Николаевич, личность волевая и к тому же большой гордец, не внял совету старцев. Несколько лет спустя он стал послушником в подмосковном Николо-Угрешском монастыре, а через несколько месяцев сбежал оттуда. Верно сказали ему старцы, все вышло по их слову. Возжелав стать иноком, дворянин, привыкший к высокому уровню достатка, пришел в обитель весь в долгах, без копейки. Он терпел холод, бытовую скудость и даже грязную работу… Доконала его грубая пища угрешской братии. Будь у Константина Николаевича немного денег, возможно, он смог бы докупать хорошие продукты, да и приучился бы мало-помалу к простой иноческой трапезе: сначала мешал бы ее с доброй пищей, постепенно урезая ее порцию, а потом и свыкся бы с общим столом. Но деньги в тот момент оказались отняты обстоятельствами жизни мирской. Лишь через много лет, пожив у стен Оптиной пустыни, вволю побеседовав с тамошними старцами, раздав долги, «переменив ум», попривыкнув к самой простой обстановке, Леонтьев принял постриг. Это произошло незадолго до его кончины, но все-таки в могилу лег уже не Константин Леонтьев, а инок Климент. Подобная эволюция в среде «просвещенного» дворянства его времени выглядела почти подвигом…
Федору Степановичу движение к монашеству далось легче. Но не надо думать, что «легче» означает «легко». Вечное недоедание, холод, сырость, всплески гордыни, тоска по родне, мозоли на руках и абсолютное подчинение монастырским властям — все это он изведал, отказавшись от сытой жизни в окружении услужливой дворни.
Наконец послушнику Федору позволили принять постриг. И более не стало Федора Степановича Колычева. Он умер. Ибо монах для мира — живой мертвец.
Вместо него появился инок Филипп.
И возможность отказаться от «карьеры» в стенах обители совершенно исчезла. Ведь то, что позволительно послушнику, не разрешено монаху. Расстричься для инока — страшно. Это великий груз на душу.
Но, надо полагать, у соловецкого инока Филиппа такого желания не возникало. Этот человек не знал великих служб и не добился высоких чинов, зато в монашестве поистине расцвела его душа.
Попытаемся точнее определиться с датой его прибытия в обитель.
Житие говорит о его жизни на Соловках следующее: послушничал Федор Степанович «лето и пол и вящьше». Итого получается менее 24 месяцев, но более 18. В другом месте названа еще одна цифра: до принятия игуменского сана[15] он провел в монастыре девять лет. Тут нет никакой неопределенности, всё четко и не дает повода для разночтений: «Минувшим убо девятим летом за премногое его терпение и благоразсудительство благословляет и молит его того монастыря игумен Алексей на свое место игуменом». Или, иначе, то же самое: «Служащу же сице Филиппу благоразумнее же и богоугодне девять лет, молитвы же и благословения отча насыщался».
Здесь имеет смысл обратиться к подсчетам преосвященного Леонида. Если принять его логику, то получится, что Колычев явился на архипелаг во второй половине 1537 года, но до поздней осени. Тогда из послушников он перешел в монахи в 1539 году. С учетом девяти лет иночества в настоятелях он оказывается в 1548 году. Именно такой вывод сделал владыка Леонид.
Но до наших дней дошли две грамоты из монастырского архива, относящиеся к 1546 (!) году. Одна из них была составлена 4 июля, а другая — 13 июля. Первая начинается словами: «Се яз, Ефросинья Прокофьева дочь, а ивановская жена Корельского, дала есми всемилостивому Спасу честнаго его Преображения, Пречистыя Его Матере и угоднику чюдотворцу Николе и преподобным отцам начальникам Соловецким Зосиме и Савватию и чюдотворцем в дом на Соловки в монастырь[16],