Миткалевая метель

— Недол-го-о-о-!

Оделись. Стоят на берегу около ракитова куста, любуются на Волгу. Вдруг что-то в траве блеснуло. Не огонек ли? Да нет, это камешек-светляк, словно от луны осколок.

Балабилка поднял его, кинул в воду. Что-то зазвенело, будто ударился камешек о дверь хрустальную. В этот миг зыбкая волна отхлынула от берега, перед ними и впрямь — хрустальная дверь.

Дверь отворилась. Очутились молодые мастера в светлой пряльне, такой, что никогда до этого видеть им не приходилось.

Уж не Волжанкина ли потайная светлица?

Видят они, ходят по той светлице четыре девушки — одна другой краше. Первая, черноглазая, станет леи чесать — волоконце к волоконцу укладывает; вторая, русая коса, синие глаза, веретено возьмет — само оно в руке поет; третья, невеличка, круглоличка, нитку крутить примется — по нитке веселые блесточки мечутся. А четвертая — сама Волжанка — за распорядительницу между ними.

Тут и сказали ткачи-узорщики этим девушкам-красавицам о своем несчастье. Мол, выручайте нас, коли можете, а то купец живыми вгонит в гроб: не угодишь на него. А на каторгу — неохота.

Подает Волжанка небольшой белый скаток 34, говорит:

— Когда трудно будет, возьмите это полотно и скажите: «Раскатися, полотно, встань, высокое окно!» Из окошка скаток бросьте, я явлюсь к вам на подмогу.

Катнула она белый камешек по полу, он ударился о хрустальную дверь, и снова молодые мастерки очутились на берегу.

Высокая волна шумно легла на свое место.

После купанья идти больше некуда, кроме как в свой клоповник. Вокруг барака — частокол, а на нем рогатки железные да гвозди.

У ворот — хозяин с жердиной в руке. К Балабилке:

— С кем это у вас каждый вечер ауканье?

— Это не мы, кто-то с Волжанкой-служанкой перекликается.

— Ты, затейник, смотри у меня со своим языком! К каждому слову Волжанка да Волжанка. Что она вам, мать родная?

Балабилка в ответ:

— Да не чужая. В случае, она и заступница, и выручаловка.

— Тебя бы по загорбку еловой выручаловкой! — Купец пригрозил жердиной.

Ночью в бараке храп. Нары в два яруса. Балабилка с боку на бок ворочается, доски скрипят; не до сна ему, не до лежанья.

Луна за окном. Узор занятный в уме у Балабилки. Кому от узора прибыль, а ему одна забота. Другому бы и горя мало — что рисовальщик навел, то и выткал: мол, худо ли, добро ли. А этот — нет, не такой, у него любое дело с сердцем в обнимку.

Мартьян спросонья сбегал к шайке, что в углу под рогожей, испил, нос и борода мокрехоньки.

— Ты что, Балабилка? Опять не уснешь? Экий полунощник!

— Не до спанья…

— О чем же думаешь, мечтаешь?

— Так что-то… всякие картины перед глазами… А ты что кричал во сне?

Мартьян ему на ухо:

— Сон лихой привиделся, и сейчас еще в жилах дрожь. Будто опять мы с тобой стоим против страшной плахи, на том самом знакомом месте. На помост ведут смельчака — вожака любимого. Как он тряхнет плечами — и полетели с помоста палачи. Все вот слышится его голос, как, бывало, под Оренбургом: «Эй, чубатые, кудреватые, что задумались? Коли это да не воля, так чего ж вам боле!..»

До самой зорьки прошептались под хламидой Мартьян с Балабилкой.

Раненько на заре тюрей 35 заправились — опять в ткацкую, к стану. На веревочках — грузильца: железки да камешки, как мониста на цыганке. Балабилка узор в левую руку, правой за батан, считает:

— Один, шесть, пятнадцать, двадцать пять!..

Переборщики — за веревочки. Так изо дня в день, дотемна…

Злой-презлой, хозяин ворвался в ткацкую — копейку потерял, начал махать треххвостой плеткой.

Не стерпел огневой Балабилка, вырвал у него плеть, раз через коленку — черенище пополам — и в окно выбросил…

— Ах ты такой! Ты не мастеришка, ты возмутитель! Всех на цепь посажу! — бросился купчина вон.

Надели ткачам на ноги железные цепки. Стали их водить на работу под стражей. А чтобы через окно не убежали, велел хозяин передвинуть стан за высокую каменную стену.

Грозит купчишка неугомонный:

— Если к завтрему же мне кайму семицветную не сготовите, как моей душе желательно, — всех велю пороть!

И ушел. Тут-то и вспомнил Балабилка о дареном полотенце. Вынул его, повторил наставные слова:

Раскатися, полотно,
Встань, высокое окно!

Не успел сказать — в стене окно само пробурилось. Выбросил он белый скаток за окно — полотняный мосточек от окна до берега пролег. Полотенце зыблется, колышется, чей-то голос близко слышится.

Идут полотняной дорожкой три девушки, три Волжанкины помощницы, те самые три красавицы, которых ткачи недавно видели у Волжанки за хрустальной дверью. Остановились девушки под окном.

Балабилка и тут догадался, зовет так:

Полезай, пряха, в окно,
Не сорвется полотно!

Одна за другой вошли к ним по тому полотенцу все три девушки. Кандалы с ткачей сорвали, из окна в Волгу бросили.

Первая говорит:

— Вот вам челнок-бегунок.

Вторая свой подарок мастерам подает:

— Вот и шелк льняной и цветок лесной!

Третья тоже не бездельница:

— Вот узор-семицвет. От Волжанки привет!