Миткалевая метель

Только скатерть со стана сняли, царские гонцы — к хозяину. И глянуть как следует не дали. Сами глянули второпях. Скатерть — красоты удивительной. Под стражей повезли царице.

Балабилка над той скатертью натрудил глаза. Больше недели над чугуном сидел — лечил картофельным паром. Помогло.

А скатертник-хозяин все ждет, какую же пришлет царица награду на сей раз. Прежде-то баловала царица купца.

Идет он раз по канавке от котельной, где товар на выварку в щадрике 36 кипятили на голом огне. По канаве — грязная вода, краски. Видит — в грязи листок с узором. Остановился купец, поднял узор: «Как он в канаву попал?» Слова никому не сказал об этом, убрал узор.

«Вот когда бес узор подкинул!»

Сомненье взяло купца. Не сами ли ткачи картинку с царицей бросили в грязь?

Как раз подвернулся фабричный палач Медянкин, он треххвостой-то плетью на дворе рабочих стегал, когда купец приказывал. Жадный, завистливый и злой человечишко был этот Медянкин. Он и шепчет купцу:

— Ткачи не скатерть, а горе на твою голову соткали. Слух такой идет по мануфактуре.

Купец испугался, велел Балабилку с друзьями посадить в каменный сарай, где лен хранили.

Ночью их схватили — и в амбар за железную дверь.

А той порой в царском дворце столы накрываются, графья, вельможи в золотых нарядах ко дворцу съезжаются, заморские гости — туда же.

Фрейлины и служанки на царицу духами прышут, в парик ее рядят, кисейное белое платье надевают шириной с рыболовную сеть.

Музыка во все дудки и рога грянула.

Вин, закусок, сладостей да пряностей — воза!

Все камчатное дорогое белье вынули из царских сундуков ради такого пированья. Слуги в золотых рубахах, в белых чулках, в перчатках по самые локти, с подносами так и летают. Полы-то все зеркальные, всего тебя видно вверх тормашками. Вон как у них было! Не то что, скажем, в спальном бараке на мануфактуре у купца. Салфеток, скатертей, особенно ярославских, у царицы больше, чем во всем царстве.

Дворецкий-вертихвост спрашивает царицу:

— Какую, ваше императричество, скатерть прикажете на большой стол накинуть?

— Самую лучшую, что вчера привезли от купца ярославского.

Как накрыли царский стол ярославской скатертью с лазоревым узором, вдвое краше в царской палате стало. Вся шатия-братия: вельможи, министры, заморские гости, все в крестах да лентах, — обступила стол. Близко без царицы не подходят, ее ждут. Много у нас диковинных диковин ткали, такую же — в первый раз. Один заморский гость и говорит:

— Я бы за этакую вещь никакого капиталу не пожалел.

На разные лады скатерть расхваливают. Молодым кралям — и тем теперь не до плясок. Только и слышно:

— Ах, что за скатерть!

— Первое удовольствие!

— Бог знает, кто ее и ткал!

Выплывает из золотых дверей царица, впрямь — что бочка кисейная, подол-то на полверсты за ней несут. Блюдолизы придворные — в дугу, им уже не до скатерти. Царица кому кивок, а кому и того нет.

Издали заметила царица новую скатерть, так вся и воспылала:

— Что за узоры! Какая прелесть!

Вблизи-то скатерть еще лучше.

Подошла царица к столу, оперлась пальцами о скатерть — и онемела. Стоит, словно статуя каменная, глаза оловянными стали, да вдруг как взвоет на весь дворец:

— А-а-а-а! — словно ее режут.

Вельможи, придворные да гости заморские глаза выпучили; не свихнулось ли ее императричество? А она — хлоп в обморок. Тут фрейлины ее подхватили. Шум, гам, переполох. Царицу водой отливают. А она, чуть только очухалась, всех распихала, растолкала — да к столу. Свирепой тигрой на скатерть кинулась, стащила ее со стола, всю посуду драгоценную, весь хрусталь перебила, давай скатерть ногами топтать.

Вельможам приказывает:

— Сжечь! Изрубить! На бумагу перемолоть! Все ярославские скатерти, салфетки — все на бумагу! На той бумаге я указы напишу, с супостатов кожу спущу! Тем, кто выткал на скатерти Емельку Пугачева, головы отрублю! Найти, поймать, схватить, перед мои очи доставить!

Слуги начали скатерти со всех столов срывать. Да той же ночью и скатерти, и салфетки, и все камчатное белье дорогое — на воза и на фабрику; все начисто перемололи на бумагу, все поизничтожили. Сколько старанья ткачей было погублено! Что царским дармоедам бессонные ночи тружеников!

Забегали, засновали гонцы, к коням кинулись. Ночь-полночь — в Ярославль на мануфактуру гонят.

Камешки стреляют из-под копыт, пыль столбом за гонцами.

Балабилкино сердце чует: просиди они еще сутки в каменном амбаре — и пропали. Не помилует царица, прикажет головы отрубить.

Не спится и купцу в эту ночь. Чумным волком шляется он около мануфактуры.

Вынул Балабилка дареное полотенце, прошептал:

Раскатися, полотно,
Встань, высокое окно!

Вот и окно появилось в каменной стене. Бросил он полотенце за окно — белый полотняный мосток повис в воздухе. Полотно колышется, чей-то голос приветливый с берега слышится:

Полезай, парень, в окно,
Не сорвется полотно!

И пошагали ткачи один за другим по этому мостику. Мостик как раз над головой у купца. Купец заметил воздушных пешеходов, заорал как полоумный, кинулся за ткачами.