— Совсем лёгкий. Можно без сливок, если противопоказано.
— Да, лучше без сливок! — обрадовалась Вера.
Хорошо — и сладенько, и низкокалорийно. Значит, удар по фигуре будет не так ощутим. Хотя в её положении, — она горько вздохнула, — фигуре и целый торт уже не повредит! Но из–за лишних калорий лишать себя удовольствия полакомиться — это слишком! И так в жизни все серо, обыденно. Не жизнь — сплошной бег с препятствиями. Стресс. Это только с первого взгляда кажется, ей все легко достаётся. Тихо, спокойно. Дом — полная чаша, любящий муж. Кто бы знал, какими усилиями приходится Вере поддерживать эту благостную вывеску, сверкающий фасад начищать. Если бы не вязание — совсем бы свихнулась… Вязание нервы успокаивает.
Кому рассказать? Светке? Надюше? Все равно не поверят. Скажут, с жиру бесится Верка. Она вдруг вспомнила тщедушную мамочку с Васенькой утром на переходе — и она с маленькой Юлькой крутилась, никто не помог…
…И климат в их полосе тоскливый, депрессивный. Ещё с осени затянется небо тучами, зарядит дождь, налетит ветер… Солнце скроется — прижмёт… В пять вечера тьма непроглядная. Так до весны — в сумерках… Скорее бы лето! Да и лето не балует…
Вера проглотила сочный кусочек. Отхлебнула из чашки. Зажмурилась от удовольствия.
Надо в Италию ехать — солнце пить. Там круглый год солнце в зените — потому итальянцы шумные да весёлые и про депрессию ничего не слышали. Наверное, и слова–то такого не знают.
Вдруг стало жалко себя.
От обиды на глаза навернулись слезы. Вера всхлипнула. «Совсем я расклеилась! — подумала. — Нервы! Гормональный фон!»
Она достала из сумочки кружевной платочек. Тихонько промокнула глаза. Вытерла покрасневший нос. Снова отхлебнула из чашки. Вдруг ощутила, как одинока. Виталий совсем не замечает. Столько лет живут, а как чужие. Едва ли за сутки десятком фраз обмолвятся: «Ужинать будешь?», «Как на работе?», «Юля где?», «Почту взяла?», — вот и все общение. Разбредутся по комнатам, как по разным планетам… Ни в кино, ни в театр, ни в гости. Домой муж приходит хмурый, усталый. Зарплату выложит — вот и вся любовь. Хорошо, хоть с Митькой общается. В кабинете сидели — видела. Другое дело — Эдуард…
По тому, как в последнее время стали страстны его письма, Вера сделала вывод, что Юлей он не на шутку увлёкся. И явно имеет намерение к близким отношениям. То зовёт в ночной клуб, и тогда Вера — в противовес — покупает билеты в театр, то предлагает провести выходные в Доме отдыха, а Вера на концерт приглашает.
— Ма! А у него с головой все в порядке? — воскликнула дочь, прочитав письмо. — Разве так говорят? Да он тебя разводит! И ты говоришь — он бизнесмен?
— Не только бизнесмен, Юля. Эдуард — и поэт!
Какой тонкий человек! Как Юлька будет с ним счастлива!
А с Виталием Вера забыла, что женщина… Может, потому и растолстела. Как почувствовала, что Виталию все равно — и поплыла. Вместо поцелуя — шоколадка, вместо секса — пирожок, тортик… Смотришь — а в зеркале уже…
Вера снова всхлипнула.
— Может, у него женщина? — допытывалась Надюша.
Вере стало смешно. Она представила, как полуживой Виталий за кем–то ухаживает.
— Ты вот смеёшься, а у него опасный возраст. Сорок лет — кризис середины жизни. Смотри, уведут твоего муженька.
Вера развеселилась:
— Ты посмотри на него: лысый, худой. Глаза полуприкрыты. Кому он нужен?
— Это с тобой глаз не горит. К тебе идёт, скрючившись, как от изжоги. Что ты о нем знаешь?
— Он не по этой части, — Вера улыбнулась. — Его оживить может только научное открытие. Желательно, по физике. Представляешь, какие мозги нужны…
— Можно и дурочкой прикинуться. Повздыхать, поохать. Попросить подробнее рассказать, законспектировать. Сказать: «Какой ты умный!» Не знаешь что ли, как проходимки мужикам мозги пудрят? Ты, я смотрю, Вера, вообще чувство реальности потеряла. Живёшь в беленьком мире, увешанном кружевными салфетками…
Вера огорчилась: вот и Надюшка про салфетки… Никак не успокоятся — ни Юлька, ни Надя — кружева им ее мешают… А сама–то как восторгалась, когда пакет с подарком разворачивала…
— Вера! На себя посмотри, — Надя упёрлась взглядом.
— А что я? — Подруга испугалась.
— Какому мужчине охота тумбочку обнимать? Ты с зеркалом дружишь?
— Нет, боюсь…