Миру видней

* * *

В ресторане была только Оленька, она сидела за грязным столом и хохотала.

– Вы представляете, Иван Сергеевич, финал, их двое, заканчивается музыка. Мы видим, как на стул мастрячит уже свою пятую точку Дворников, и мысленно поздравляем его с победой, но не тут-то было. Наша Курчатова оказалась такая боевая!

– Вы, вероятно, забыли, Оленька, что я на собственной голове проверил ее боевую готовность еще в первый день работы, – неслось из планшета.

– Да я это отлично помню, – засмеялась Оленька. – Я тогда жутко за вас испугалась. Синяки у вас уже почти прошли, кстати, прекрасно выглядите, – не упустила она шанс сказать комплимент шефу. – Ну так вот, летит Дворников вперед руками прямиком в кипящий сыр…

– Оленька, вы сегодня тоже прекрасно выглядите, вам очень идет этот стиль, вы стали какая-то другая, а эту Курчатову надо обходить стороной, как черную метку у пиратов, – как всегда, неудачно пошутил шеф.

– Вот тут я бы с вами поспорил, еще раз здравствуйте, Иван Сергеевич, – Дмитрий подошел так тихо, что они оба вздрогнули от его голоса.

– Оленька, дайте мне поговорить с Иваном Сергеевичем наедине, я смотрю, он неплохо себя чувствует, а мне не хватает кое-какой информации. И еще скажите той, что залила все крыльцо слезами, пусть она идет в комнату и прекращает ныть, с Валерой все в порядке.

Когда Оленька вышла из ресторана, Сахаров стал очень серьезен. Он решил подойти к шефу так же, как он подошел к Оленьке, психотипы у них были схожими, даже странно, что они до сих пор не вместе, поэтому экспериментировать не стоит.

– Ну здравствуйте, Иван Сергеевич Муха, для начала я поражу вас своими знаниями вашей биографии, а потом мы поговорим. Родились вы в прекрасном городе Тверь сорок восемь лет назад чудесным весенним утром.

* * *

«Я всегда знала, что уроды должны держаться вместе. Но никогда не предполагала, что попаду в их эпицентр», – думала Ника, поднимаясь в свой номер.

Ведь все без исключения в их группе – дебилы, включая покинувшего этот бренный мир Александрова. Нет, не так: в данном санатории все, абсолютно все – дебилы. Только отсталый в развитии человек может поехать в эту глушь оздоравливаться. Слово еще такое ужасное подобрали откуда-то из советских времен, сказали бы еще «повышать работоспособность» – говорю же, дебилы. Такой планомерный ход мыслей прервал звонок.

– Слушаю вас, Вадим Эдуардович, – голос Ники превратился в весенний ручеек, эдакий поток воды, что прозрачен и девственно чист. Посторонний человек при звуке этого голоса никогда бы не поверил, что обладателя такого голоса могут посещать ужасные и грязные мысли, как Нику пару секунд назад.

Из трубки несся противный мужской визг, слов было не разобрать. Ника выхватывала обрывки фраз и логически пыталась понять, что он хочет.

– Да, Вадим Эдуардович, Александров погиб вчера, все верно, не могла я позвонить – я тоже в шоке была. У нас тут вообще черт знает что происходит, вот вчера, например, в моем номере кто-то все перевернул. – Ника, как всегда, думала только о себе. – Дворников не берет трубку потому, что он обжег руки. Они у него теперь полностью перебинтованы, он не может взять трубку, хотя Юрий учил его это делать носом, но, видать, не получается. Сейчас за главного Сахаров, ну этот новенький, нет, не узнала, у него тут любовь с Курчатовой, ну тоже новенькой. Завтра в Благовещенск уезжаем, как в связи с чем? В связи со смертью Александрова. Алло, алло! Трубку бросил, вот еще один дебил, обострение у них, что ли.

* * *

Человек стоял у окна и вглядывался в ночь. Ночь на севере Китая темная, почти черная, зато небо все сплошь «звездулями утыкано», такому небу всемогущая Москва может только позавидовать. Такое небо бывает только здесь, между горами и бывшими вулканами, между озерами и красивейшей рекой Амур. Но человек стоял и не видел этого неба, человек видел только черноту, такую же пугающую, как его душа. Человек, весь чернея от злости, пообещал сам себе, что вернет заказчику деньги, но задание выполнит все равно, уже для себя. Так сказать, чтобы не портить репутацию.

* * *

Боже, что это, что так беспощадно бьет по голове? А, это будильник. Как же тяжело вставать, хотя Белла проспала всю ночь без задних ног. На самом деле она предполагала, что всю ночь будет мучиться угрызениями совести из-за того, что отправила Валеру прямиком в фондю. Обязательным условием было одновременно мучить Дмитрия Ивановича своим нытьем, но вышло очень прозаически: не дождавшись его, она уснула. Да, взяла и, как последняя дура, уснула. И никаких успокоений под луной, никаких «милая, не плачь», ничего, только крепкий, здоровый сон, как у передовика производства. Вот дура, такую ночь профукала, а ведь, возможно, эта последняя их совместная ночь. Ведь в Благовещенске их, скорее всего, поселят опять по отдельным номерам. «Совсем не понимаю, зачем такое барство, – подумала Белла, хотя еще три дня назад она думала иначе. – Хорошо хоть будильник поставила».

Когда Белла окончательно проснулась, поняла, что Дмитрий Иванович не ночевал в номере. Ревность острым ножом пронзила ее сердце.