Мираж

Надвинулись тучи, и над озером разразилась одна из запоздалых гроз с бурей, предвестницей близкой осени. Озеро, казавшееся всегда удивительно мирным, было в самом деле коварным и опасным в такую погоду. Это знали все, кто был близко знаком с ним, и многочисленные лодки, рассеянные по обширной водной поверхности, при первых признаках опасности на всех парусах устремились к берегу. Даже пароход добрался до пристани лишь после усиленной борьбы с волнами и, высадив испуганных пассажиров, не пошел дальше. Обитатели гостиницы, находившиеся на террасе, спрятались в дом и смотрели из окон на бушующее озеро, представлявшее красивую, но страшную картину.

Только в одной комнате на грозу не обращали внимания. Леди Марвуд, вернувшись из Мальсбурга, заперлась и не выходила весь день. Зоннек и Эрвальд, встретившие ее при возвращении, пришли в ужас от ее вида, но она отказалась отвечать на вопросы и не пустила к себе Эльзу; она хотела быть одна.

Только к вечеру она послала за Рейнгардом, и он пришел. Она лежала в кресле, совсем разбитая, и говорила усталым, беззвучным голосом.

— Благодарю вас за то, что вы приехали, но мне это уже не нужно. Я не знала, что делать в отчаянии, а мудрый Зоннек только доказывал мне нелепость, невозможность, неисполнимость всех моих планов. Вас они не испугали бы, я знаю, вы помогли бы мне, но теперь это уже не нужно.

— Вы виделись с лордом Марвудом?

— Да.

— И видели сына?

— Да. Моего сына научили ненавидеть мать. Он отвернулся от меня, потому что я «злая», вырвался из моих рук и ударил меня… О, Господи, чем я заслужила это?

В этом восклицании слышалось такое безысходное горе, что Рейнгард невольно сжал кулаки и прошептал:

— Подлец!

— Не правда ли, вы не поверили бы этому? — спросила Зинаида дрожащими губами. — Он… Марвуд… потребовал, чтобы я отреклась от Перси; это цена моей свободы. Я сказала, что никогда не отрекусь… но он все-таки победил! Я заплачу назначенную им цену; ребенок все равно для меня потерян.

Она закрыла лицо руками и разразилась дикими рыданиями без слез; можно было снова ожидать истерики. Эрвальд поспешно подошел и наклонился над ней.

— Зинаида, сдержитесь! успокойтесь! Вы убиваете себя этими бесконечными волнениями. Я боялся, что ваша встреча кончится именно так, и спешил сюда, чтобы удержать вас, но опоздал. Зинаида, вы слышите меня?

Его голос и близость оказали свое действие; судорожные рыдания перешли в тихий плач. Зинаида бессильно оставила в его руке свою руку, которую он взял и крепко сжал.

Рейнгард продолжал:

— Вы должны были предвидеть, что Марвуд не оставит вам даже любви вашего ребенка. Освободитесь же от этого человека, какой бы то ни было ценой. Спасите свою свободу, хотя бы это нанесло вам смертельную рану; в оковах от ран умирают, на свободе их можно залечить.

Эрвальд говорил с серьезным участием; он считал себя виноватым в несчастье этой женщины, потому что она с отчаяния решилась на этот брак, когда была вынуждена отказаться от него. В каждом его слове чувствовались страх за нее, горячее желание, чтобы она освободилась от цепей, которыми сама себя сковала. Зинаида видела это, и сквозь горе и муку в ее душе блеснула надежда на счастье, скрывавшееся в будущем.

— Залечить! — повторила она. — Вы поможете мне их залечить, Рейнгард?

— Если бы я мог! Но вы знаете, я должен ехать. Через неделю я уезжаю из Европы.

— И я с вами! Я не останусь здесь!

Очевидно, это было внезапным решением. Эрвальд выпустил руку молодой женщины и с изумлением вопросительно посмотрел на нее.

— Вы хотите вернуться…

— В Каир, да! Вы думаете, что удерживало меня на этом холодном, суровом севере? Я не хотела уезжать далеко от Перси, боясь упустить случай увидеться с ним. Что мне делать здесь теперь? Я вернусь на родину, у нас с вами одна дорога.

— Я еду в центральную Африку, — серьезно возразил Рейнгард. — Пройдет, может быть, несколько лет, прежде чем я вернусь обратно.

— Я знаю, — тихо ответила она. — Я буду еще долго-долго одна, да к тому же сначала ведь я должна еще освободиться от тех уз. Но я буду терпеливо ждать свободы и… тебя.

Эрвальд побледнел и невольно отступил на шаг. Зинаида, не видела этого; ее глаза еще застилались слезами. Наконец она продолжила:

— Ты не высказал, но хотел высказать то, что мы все-таки оба знаем, и я часто сердилась за это на тебя. Ты был, конечно, прав; зато теперь мы можем без угрызений совести смотреть в глаза друг другу. Но теперь, когда нам опять предстоит разлука и ты уезжаешь навстречу опасностям, это должно быть сказано.