Мир внутри

Нет, я еще долго не мог уверовать в нее. Мне казалось, это мечта, обретенная, непременно потеряется, стоит лишь ненадолго отвлечься от нее. Хорошо, тогда не изобрели мобильных: я бы звонил и спрашивал, где она и как едва ли не ежечасно. Но вынуждаемый покинуть ее, расстаться до вечера – каждый работал в своем режиме, на своем предприятии, – все часы, отведенные для работы, я думал лишь о ней, где она, как она, самое главное, вернется ли она, и мысли эти отвлекали от той безумной физической нагрузки, которой подвергали наши тела, освобождая души от усталости иного рода. Раз она не вернулась ночевать, я был уверен, что она снова у Макса, уверен настолько, что не позвонил ему, впрочем, в то время мы не общались вовсе. Странное это было молчание, каждый вроде как ждал от другого первого звонка, и, выжидая, терпел и мучился, порой просто сидя у телефона. Как это рассказывал позднее Макс, когда? – да сразу после катастрофы. Она будто разрешила все наши противоречия, будто она вернула все на круги своя, каждому давая утерянное прежде и отнимая дарованное, как незаслуженный или бессмысленный дар.

Нет, что я говорю. Ведь я… наверное, любил ее. Да и сейчас это чувство, если и притупилось от времени, больше от желаний, вернее, нежеланий самой Светы, но оставалось на глубине души, и именно это чувство, верно, давало мне понимание неустойчивости, заставляло бежать с работы и трясущимися руками открывать замок, всякий раз вслушиваясь в тишину за дверью. Мертвая или живая она.

Когда Света исчезла на два дня, я первый раз почувствовал всю глубину мёртвой, бессильный справиться самостоятельно, позвонил Васе, пришел к нему и напился из собственных запасов, ведь мой друг не пригубил за всю свою жизнь ни капли этого сивушного яда. Мы сидели молча, я находился в живой тишине, всякий раз, когда Вася пытался со мной заговорить, я обрывал его и продолжал напиваться. Ушел наутро с дурной головой, а вечером снова встретил дома Свету, настолько не ожидая ее появления, что несколько раз окликал девушку, покуда она не подошла и не встряхнула меня. И не спросила, почему я не мог позвонить на работу, ведь это так просто, она вынуждена была остаться в барокамере почти на сутки дольше запланированного, у них случилось ЧП, пробило баллон кислорода, ее жизнь висела на волоске, пока техники пытались устранить неисправность и возвращали ее с высоты в пять километров, а я…. Я только глупо улыбался в ответ, вновь не веря своим глазам.

– Я думал, ты ушла, – неловко произнес я.

Света обозвала меня больным на голову и поцеловала. Я жадно приник к ней, шепча какие-то благоглупости, она отстранилась, внимательно глядя мне в глаза, когда я отвел их, произнесла:

– Больше не смей так думать. Слышишь, никогда не смей. Я сама… – и замолчала, на полуслове. И мы провалились друг в друга, дабы закончить эту мысль и не родить другую. Ведь к тому времени мы оба были уже бесплодны – в телесном плане. Теперь же добавилась еще и внутренняя пустота, с той поры сопровождавшая нас, мы старались привыкнуть и к ней, но я чувствовал, Света не сможет смириться, пусть я примирился, принял что угодно, лишь бы она оставалась со мной, но она, нет, она из другого теста и не способна жить в пустоте. Пусть и с тем, с кем обещала жить и ждать.

Наконец я вспомнил эту дату – двадцать второе марта шестьдесят первого. День, когда мы впервые поцеловались.

Я вышел из кабинета Главного последним, веря и не веря случившемуся, Вася все уже рассказал нашей группе: я полечу в космос в районе одиннадцатого-семнадцатого апреля, он сам будет моим дублером, готовясь по той же программе, проводит меня в космос. Едва я покинул кабинет, Света вихрем налетела на меня, обняла, впилась в губы, буквально кусая их, я не понял, что это поцелуй, пока не почувствовал ее страсть, ее страх, всю ее, до конца, на своих губах. И лишь затем, минута или больше прошло, мы разъялись. Света продолжала смотреть на меня, я же виновато глянул на Макса, но тот в свою очередь подошел, пожал руку, а затем так же крепко обнял, поздравляя без слов. Кажется, в тот момент не было произнесено ни одной фразы, только бессвязные обрывки, больше теряемые мною, нежели другими. Как и когда Главный объявил нас отправляющимися в космос и устроил новый отбор. Тогда мы истошно веселились, крича и сходя с ума, понимая, что на то сподобится лишь один, сейчас же все радовались так, будто я забирал в полет частицу всех их, и каждого отдельно взял бы с собой в космос, дабы не разрушить выстроенный судьбой – возможно, принявшей образ Главного – тетраэдр.