Мир внутри

Первая ступень отработала немного дольше положенного, счастье, я не понял, насколько. Все «Спутники» и «Востоки» выводились на низкую орбиту, если не сработает система торможения, корабль спустится сам, через двое-трое суток, максимум неделю. Именно недельный запас провизии закладывался каждому космонавту в пищеблок. Вот только лишние пятнадцать секунд работы первой ступени швырнули «Восток-1» на сотню километров выше – спуск бы составил месяц, случись что со своенравной системой торможения. Плюс к этому добавилось небольшое вращение корабля. Отчасти это даже кстати: иллюминатор, находящийся у меня под ногами, позволял увидеть куда больше, когда «Восток» выскочил на орбиту, я почувствовал, наконец, давно жаждаемую невесомость, и уже не отрывался от источника света. Меня спрашивали, тормошили, я однообразно отвечал: все мысли выключились разом, я позабыл обо всем, вернувшись в то блаженное состояние детства, из которого некогда был вырван. Я восторгался, восклицая что-то, выкрикивая, став обратно тем неугомонным сорванцом, который и знать не знал ни о какой Заре и ее обитателях, не ведал и не думал о космосе, а гонял в футбол тряпичным мячом, бегал в охоту на яблоки и в часы одиночества забирался на старую кряжистую сосну, глядеть на далекую реку, влачившую неспешно свои воды в бескрайние дали. Я вернулся туда на суковатую ветвь сосны, тепло пахнущую хвоей, но не один, меня слушали, поддакивали, просили описать и рассказать. А я удивлялся, что не вижу звезд, что материки столь громадны, а облака можно буквально пощупать рукой. Я видел заход и восход солнца в своем коротком путешествии за земные пределы, и то и другое показалось мне чудом, ни с чем не сравнимым, я пытался описать это, но слов не хватало, кажется, тогда я произнес свою фразу «спущусь, первым же делом в библиотеку» – ходившую потом за мной долго по пятам, в том числе и в самом книгохранилище, куда я в самом деле зачастил вскоре после приземления.

Но восторги мои слышались только бункеру, остальным «студия» передавала слова совсем другого человека, вещавшего параллельно со мной, но с десятиминутным запозданием, из Звездного городка. Наши соперники по звездной гонке перехватили предназначенный для них сигнал, так мир узнал весть о том, что советский человек оказался в космосе, и имя этого человека. Юрий Алексеевич Гагарин. Просто Юра, иначе его никто не называл. Веселый, добродушный, с простым, но в то же время таким запоминающимся лицом и улыбкой. Открытый для мира, он идеально подходил для роли первого посланника, со временем даже я сам стал воспринимать его таковым. Да что говорить, когда он прибыл в Москву, на торжественный прием, мы, большие и маленькие космонавты, прибывшие следом и смешавшиеся с публикой, а еще ведущие специалисты, в том числе и сам Главный, с восторгом наблюдали за ним, ловя каждое его слово, и бешено аплодируя едва не после каждой произнесенной им фразы. Я очень обрадовался, что именно этот человек стал посланником Союза и для всей земли оказался первым: Главный, поистине, умел гениально выбирать. Я и сейчас, сколько там лет ни прошло, не могу сравнить себя с тем, кого забрало к себе небо, чтоб не нарушить единожды данную клятву молчания.

Восторги не успели стихнуть, как корабль стал тормозиться где-то над Атлантикой, снова что-то не сработало в системе, хорошо, хоть двигатели отпахали свое. «Восток» стремительно закручивался, все быстрее и быстрее, позже выяснилось, азот попал в рулевые сопла. И в этом кордебалете я мчался к Земле, уже сам не понимая, что происходит. Связь с бункером прервалась, я ждал разделения спускаемого аппарата, но три, пять, семь минут, а его все не было. Циклограмма полета разлетелась вдрызг, выходило совсем непонятно, куда я сяду и сяду ли вообще. Шторки я закрывать боялся, все пытался высмотреть, куда влетаю, успею ли попасть к своим, ведь если не смогу, меня ждет печальная участь «Спутника-6», подорванного над Тихим океаном.

Только через десять минут после запланированного произошло отделение приборного отсека, корабль ухнул вниз, как в бездонную пропасть. Перегрузка была такой, словно я падал в бездну, а затем ударился об ее резиновые стены; я все пытался докричаться до бункера, не помня уже, что меня сейчас не слышат, говорил себе, все в порядке, самочувствие нормальное, давление и пульс в норме, твердил свое «шестьдесят пять, шестьдесят пять», а потом – громкий хлопок, взрыв и ватная тишина. Катапульта выскочила из шара спускаемого аппарата, вынося меня прочь. Мнилось тогда, что корабль упадет в район Каспия, я стал судорожно оглядываться. Зрение прояснилось, когда оранжево-белый парашют распахнулся над головой. Затем выскочил и запасной парашют. Я срезал его, кажется, снова отключился, но на секунды, снова забормотал «шестьдесят пять» – и наконец, достиг земли.