Мир смерти

Когда он вошел, Леа работала в лаборатории, склонившись над слабеньким бинокулярным микроскопом, и разглядывала что-то маленькое, подрагивающее, лишенное конечностей. Заслышав шаги Брайона, Леа подняла глаза и тепло улыбнулась. Боль и усталость оставили след на ее осунувшемся лице. Кожа, покрытая мазью от ожогов, кое-где потрескалась, а местами напоминала тонкую пенку, образующуюся на закипающем молоке.

— Должно быть, я кошмарно выгляжу, — сказала она, касаясь щеки тыльной стороной ладони. — Похожа на хорошо промасленный, но непрожаренный кусок отбивной.

Внезапно она взяла его руку в свои. Ладошки у нее были теплыми и слегка влажными.

— Спасибо, Брайон, — вот и все, что она сказала. То общество на Земле, в котором она жила, было высокоцивилизованным, и она была приучена обсуждать любую тему без излишних эмоций и стеснительности. Но вот поблагодарить человека за спасение собственной жизни ей было тяжело. Как ни пытайся сформулировать, все равно получается какая-то сцена из старомодной пьесы. Однако и без слов все было понятно.

Глаза у Леа были огромными, темными от расширившихся зрачков — ее буквально накачали лекарствами, чтобы она могла встать на ноги. Но эти глаза не лгали, как не лгали и ее чувства, которые ощущал Брайон. Он не ответил девушке — просто задержал ее руку в своей на несколько мгновений.

— Как ты себя чувствуешь? — обеспокоенно спросил он. Ему стало неловко от воспоминания о том, что именно он приказал поднять ее с больничной койки в кратчайшие сроки.

— Я должна чувствовать себя ужасно, — ответила она, беспечно взмахнув рукой. — А на самом деле как на крыльях летаю — так меня накачали лекарствами и стимуляторами. Похоже, все нервы у меня в ногах просто отключились — я хожу как на двух надутых шарах. Спасибо, что ты вытащил меня из этой кошмарной больницы и привлек к работе.

Брайону внезапно стало жаль, что он заставил ее так быстро подняться с постели.

— Не жалей! — сказала Леа, казалось, прочитав его мысли (на самом же деле она заметила на его лице виноватое выражение). — Я не чувствую боли. Честно. Правда, временами у меня в голове туманится, но больше ничего. И, в конце концов, я ведь прилетела сюда работать. Честно говоря… нет, я просто передать не могу, как все это увлекательно! Ради этого стоило поджариваться в пустыне!

Она снова повернулась к микроскопу, повертела колесико настройки:

— Бедняга Айхьель был прав, когда говорил, что эта планета потрясающе интересна с точки зрения экзобиологии. Вот это, например, гастропод, очень похожий на одостомию, но морфологические изменения, приспосабливающие его к паразитическому образу жизни, столь велики, что…

— Я припоминаю еще кое-что, — прервал Брайон эту лекцию, так как половины сказанного он все равно не понимал. — Разве Айхьель не выражал надежду, что ты будешь изучать и самих дитов, а не только окружение, в котором они живут? В конце концов, проблема в дитах, а не в местных формах жизни.

— Но я ведь и изучаю их! — настаивала Леа. — Диты достигли невероятно совершенной формы комменсализма. Они так прочно связаны с другими жизненными формами, что их можно изучать только вместе с окружением. Я сомневаюсь, конечно, в том, что у них столько же внешних изменений, как и у этой маленькой одостомии, но уверена, что удастся обнаружить большое количество изменений нервной системы, позволяющих им адаптироваться к окружающей среде. И одна из этих причин, может быть, как раз и объяснит нам их стремление к всепланетному самоубийству.

— Может, это и правда, но я так не думаю, — сказал Брайон. — Сегодня утром я отправился в небольшую экспедицию и выяснил то, что может оказаться гораздо более важным.

Только сейчас Леа заметила его слегка потрепанный вид.

— Я ходил в гости, — начал Брайон, предваряя ее невысказанный вопрос. — магта ответственны за все эти проблемы, и мне нужно было увидеть их вблизи, прежде чем принимать какие-то решения. Это было не слишком приятно, но зато я выяснил все, что хотел узнать. Они ни в чем не похожи на нормальных дитов. Я сравнивал их. Я говорил с Улвом — с тем дитом, который спас нас в пустыне, — и я его понимаю.

Он во многом не похож на нас — и это естественно, учитывая то, что они живут в этом аду, — но он, несомненно, человек. Магты, лорды Дита, — совершенная противоположность ему. Это самая настоящая банда хладнокровных безжалостных убийц. Они пытались убить меня при нашей встрече — убить безо всякой причины. Их одежда, привычки, жилище, поведение — все совершенно не похоже на жизнь обычного дита. Что более важно, магты холодны и расчетливы, как рептилии. У них нет эмоций, они не умеют ни любить, ни ненавидеть, не испытывают ни гнева, ни страха — ничего. Каждый из них — некая мыслящая машина, начисто лишенная эмоций.

— А ты не преувеличиваешь? — спросила Леа. — В конце концов, ты же не можешь быть уверен. Возможно, их просто воспитывают так, чтобы они не выказывали эмоций. Каждый человек испытывает эмоции, хочет он того или нет.