Мир смерти

Для Леа это оказалось слишком после всех опасностей и чудовищного напряжения ночи. Она рассмеялась. Когда он, нахмурившись, взглянул на нее, девушка захохотала еще громче и истеричнее.

Солнце поднялось над горизонтом, неожиданно омыв их теплом. Леа умолкла и с ужасом уставилась на Брайона.

— У тебя горло перерезано! Ты истечешь кровью!

— Не думаю, — ответил он, ощупывая рану в запекшейся крови, кольцом охватывавшую его шею. — Рана неглубокая.

Внезапно, при воспоминании о случившемся этой ночью, его охватила депрессия. Леа не заметила выражения его лица: она сосредоточенно рылась в сброшенном им рюкзаке. Ему пришлось помассировать лицо, чтобы убрать с лица гримасу боли, мучительно искривившую его рот. Воспоминания оказались более болезненными, чем рана. Как легко он убивал! Три человека. Как тонка оболочка цивилизации и как мало отделяет человека от зверя! В бесчисленных схватках он пользовался этими захватами, но никогда — в полную силу. Эти приемы были частью игры, частью Двадцатых. Но когда был убит его друг, это превратило его самого в убийцу. Он не желал насилия, он верил в святость человеческой жизни — до этого первого испытания, когда он начал убивать без размышлений. Ирония же заключалась в том, что он даже теперь вовсе не чувствовал вины. Да, было потрясение от происшедшей в нем перемены. Но — не более.

— Подними подбородок, — скомандовала Леа, махнув тюбиком с антисептической мазью, который раскопала в аптечке.

Он повиновался, и жидкость обожгла его горло холодом. Сейчас Леа забыла о себе, заботясь о нем. Он смазал антисептиком ее синяк, отчего девушка тихонько взвизгнула и отшатнулась. Потом они оба проглотили таблетки.

— Солнце уже жарит, — заметила она, стаскивая теплую одежду. — Давай найдем какую-нибудь хорошенькую прохладную пещерку или салун с кондиционером и пересидим там день.

— Не думаю, чтобы здесь было что-либо подобное. Только пески. Нам придется идти…

— Я знаю, надо спешить, — прервала она его. — Нечего читать мне лекции. Ты серьезен, как Земной Банк. Расслабься. Досчитай до десяти и начни снова.

Леа говорила без остановки, пытаясь словами заглушить не покидавшую ее тревогу.

— Для этого нет времени. — Брайон медленно поднялся на ноги. Когда он посмотрел на свою схему, а потом на западный край неба, то увидел, что никаких меток, по которым они могли бы ориентироваться, попросту нет. Перед ними были только волны песчаных холмов. Он помог Леа подняться и пошел вперед.

— Погоди секундочку, — попросила Леа. — Куда, ты думаешь, мы идем?

— Вон в том направлении, — показал он. — Я надеялся на то, что тут будут какие-то ориентиры, но их нет. Нам придется идти почти наугад. Впрочем, солнце не даст нам сбиться с курса. А если мы не доберемся до места прежде, чем стемнеет, мы сможем ориентироваться по звездам — это еще лучше.

— И все это на голодный желудок? Как насчет завтрака? Я голодна… и хочу пить.

— Еды нет, — он потряс флягу; воды в ней оставалось на дне. — Воды мало, а она нам еще понадобится.

— Мне она нужна сейчас, — коротко сказала Леа. — У меня настоящий коровник во рту, и я вся высохла, как бумажный лист.

— Один глоток, — после недолгого колебания сказал он. — Это все, что у нас есть.

Леа выпила этот глоток, прикрыв глаза от наслаждения. Потом он завернул крышку фляги и запихнул ее в мешок, так и не выпив ни капли. Они начали подниматься на первую дюну — и к середине подъема взмокли от пота.

В пустыне не было жизни. Они были единственными существами, которые двигались под этим безжалостным солнцем. Их тени словно бы указывали путь, стелясь перед ними; чем короче становились тени, тем нестерпимее становилась жара. Она наваливалась на Леа невыносимой тяжестью, пригибая ее к раскаленному песку. Волосы девушки слиплись, горячий пот заливал глаза. От яростного света солнца она почти ослепла. Леа опиралась на твердую, словно из камня выточенную руку Брайона, а он упорно шел вперед, не обращая внимания на жуткое пекло.

— Интересно, может, эти штуки съедобны или запасают воду впрок?..

Голос Брайона звучал глухо и, казалось, царапал слух. Леа проморгалась и, прищурившись, взглянула на кожистое образование на вершине дюны. Сложно было сказать, растение это или животное. Размерами оно было с голову взрослого мужчины, сморщенное и серое, как высушенная груша, да к тому же утыканное толстыми колючками. Брайон пнул непонятную штуковину носком ботинка. Им удалось разглядеть что-то белое, толстое, похожее на корень, уходящий в глубь дюны. Потом серая штуковина сжалась, втягиваясь глубже в песок. В тот же миг что-то тонкое и острое вырвалось из складок серой кожи, ударило в ботинок Брайона и мгновенно втянулось назад. На твердом пластике осталась царапина, в которой поблескивали капельки зеленой жидкости.

— Яд, должно быть, — заметил Брайон, зарываясь носком ботинка в песок. — Эта штука слишком злобная, чтобы с ней связываться без особых на то причин. Пошли лучше.