– Нас сразу насторожил тот факт, что его сестрица также бесследно исчезла, и никто – даже их опекунша-тетка – не мог точно сказать, куда она делась. Сафонов полагал, что живой Веру уже не найти. К счастью, хотя бы этом он ошибался, но опять-таки, если вдуматься… Девчонка была соучастницей преступлений брата. Если б не она, кто-то из похищенных девушек вполне мог попытаться бежать, или вступить с преступником в прямую конфронтацию, или… черт его… Все слишком сложно, и даже я не берусь теперь судить о том, что верно, а что неверно в этой проклятой истории. Важно лишь признать, что мы ошиблись. Непростительно. Вся наша команда.
Он долго молчал, угрюмо глядя на свои сцепленные ладони, по-видимому, в очередной раз мысленно переживая давно случившийся катарсис. Том искоса взглянул на безмолвного Глеба, желая убедиться, что тот в порядке, и откровения бывшего следователя, смешанные со смутными обвинениями в адрес Веры, не выбили его из состояния шаткого равновесия.
Глеб так и не изменил позы, сидел, не сводя со старика внимательных глаз в терпеливом ожидании продолжения.
– Да, мы его взяли, – наконец, снова заговорил мужчина, резко оторвав взгляд от своих ладоней. – Проверили дом, в котором, по словам тети, они жили вместе с Верой. Нашли школьную сумку Лизы, на ремешке еще оставались плохо затертые пятна крови. При более тщательном обыске обнаружили еще кое-какие личные вещи пропавших девушек – к тому времени изувеченные тела двоих уже находились в местном морге. Признаюсь, убедившись в том, что взяли именно убийцу, того самого, на чьей совести такие страшные преступления, мы сдерживались из последних сил, а ублюдок, напротив, сохранял подозрительное спокойствие. Как сейчас помню, на его лице все время сквозила полуулыбка, очень странная, ненормальная. Как будто что-то нам неведомое давало ему уверенность в собственной неуязвимости. Он не паниковал, не боялся, только… улыбался, да. Словно не сомневался в том, что ему удастся избежать наказания.
Когда Сафонов, бледный, как покойник, велел взять убийцу, тот с невозмутимым видом предложил нам «хорошенько подумать о последствиях», чем вывел из себя даже самых спокойных из нас. Сафонов сказал ему заткнуться, но Альберт вновь повторил то же самое, только теперь прибавил что-то типа «позвоните своей жене, господин полковник», или вроде того. Сафонов еще держал себя в руках, но было видно, как ему хочется размазать ублюдка по ближайшей стене до кровавых ошметков, эмоции все же пробивали маску хладнокровия. Да и как иначе? Не уверен, что я смог бы на его месте удержаться и не заехать по наглой морде этого подонка. Сафонов не внял угрозам Альберта, и тот, поняв это, выкрикнул: «Если я попаду в тюрьму, ваша дочка умрет так же, как эти девицы». Такого полковник уже не вынес. Дернулся к нему, ударил. Никто не пробовал его остановить. Пока Альберт, так или иначе добившись своего, размазывал по лицу кровь, Сафонов набрал номер дочери, который оказался недоступен, затем позвонил жене и узнал, что Альбина – это его дочка, она тогда училась в девятом классе, если мне не изменяет память – все еще не вернулась из школы. А между тем был уже вечер и полковник задергался. Я видел, как меняется выражение его лица, как сжимаются кулаки, а невозмутимость стирается под натиском бессильной ярости. Клянусь, маленький паршивый ублюдок тоже это заметил и испугался, верно сообразив, чем это грозит лично ему. Сафонов никого не слышал. Велев жене обзвонить всех знакомых дочери, он схватил Альберта и тряс его, как бездушную куклу; тряс, пока кто-то из наших его не остановил. Полковник требовал, чтобы тот сказал, что сделал с Альбиной, но Альберт лишь смеялся и выдвигал встречные требования. Говорил, что из помещения, где находится Альбина, очень быстро уходит воздух, и он скажет, где она, только если ему дадут возможность уйти. Уверяю, в тот момент каждый из нас был далек от того, чтобы потакать убийце.
– Вы не смогли выбить правду из тщедушного мальчугана? – скривился Том, как никто знающий толк в эффективных пытках.
– Пусть это характеризует нас как угодно. Но в первую очередь перед нами был самый настоящий жестокий убийца, никто из нас не воспринимал его как «мальчугана» – собственно, Альберт уже не мог называться ребенком. Это был хладнокровный и очень расчетливый монстр в обличье молодого парня.
– Мы не борцы за мораль, – хрипло проговорил Глеб, впервые за долгое время вступая в непростой разговор. – Мне абсолютно плевать, что вы делали с этой гнидой. Но как ему удалось уйти, если его обложили со всех сторон?