Мир против нас

Тетя Ира выразила готовность забрать осиротевших детей сестры к себе, но тут вдруг Альберт отказался, мотивируя решение остаться в своем доме тем, что ему уже почти исполнилось восемнадцать. Тетя Ира не стала ломать комедию фальшивыми уговорами и отступила, согласившись с братом; в дальнейшем ее появления на пороге нашего дома ограничились примерно до одного раза в неделю или две. Что касается меня, то я осталась с Альбертом, хотя моего мнения никто и не спрашивал. Быть предоставленной самой себе казалось мне намного лучше, чем жить под присмотром родственницы… но по сути чужого человека.

А потом случился катарсис; на сей раз изменения коснулись всех без исключения, правда, тогда мало кто это действительно ощущал.

Одним из ничем не примечательных вечеров Альберт ввалился домой сумбурно и тяжело дыша, в грязном разорванном пальто, растрепанный, окровавленный. Трясущимися руками схватившись за дверной проем, он замер, низко опустив всклокоченную голову; в таком положении я нашла его, выйдя из своей комнаты на странный шум в прихожей.

Я недолго стояла в оцепенении – схватив брата за плечо, развернула к себе и в ужасе осмотрела его с головы до ног. Таким мне Алика никогда еще не приходилось видеть… Он таращился на меня мутным взглядом, в котором мне чудились застывшие слезы, и будто даже не узнавал; от этого становилось жутко, кровь банальнейшим образом застывала в венах, замедляя работу сердца. Я смотрела в глаза брата, улавливая в них страх и острую ненависть к самому себе, и мне будто незримым образом передавалась вся его боль, не физическая, а та, что на протяжении долгого времени безжалостно терзала его погрязшую в сомнениях душу.

Я еще ничего не знала, но моему неведению оставалось жить считанные минуты.

Я осторожно стирала кровь с его лица, обнажая свежие ссадины, то и дело промокая бинт в окрасившейся розовым воде, а Альберт, болезненно морщась, застывшим взглядом смотрел в грязно-белый потолок. Он то и дело вздрагивал, по-видимому, вновь и вновь проживая моменты своего недавнего унижения. Его глаза, замутненные не пролитыми слезами, горели незнакомым мне огнем ярости. Пальцы машинально сжимались в кулаки, разжимались, снова с силой сжимались. Его хватило ненадолго, и вскоре я оказалась посвященной во все подробности того, что случилось сегодня днем, едва в школе прозвенел звонок с последнего урока.

Лиза; конечно, Лиза.

На свое несчастье, Алик увидел ее в одиночестве и рискнул присоединиться, якобы им было по пути, но девчонка успела лишь рассмеяться ему в лицо, прежде чем на его плечо легла тяжелая рука ее парня, и сам гиревик возник перед ним с перекошенным хмурым лицом.

Это видели все, кто находился тогда вблизи школьного двора. Гиревика достало слепое обожание Альберта, ставшее предметом насмешек уже и его друзей, а тот, по-видимому, впервые в жизни решил пойти кому-то наперекор в попытке отстоять свои права. Лиза очаровательно смеялась, поощряя действия возлюбленного, и этот чарующий звук еще долго звучал в ушах пригвозденного к земле Альберта, пока его не сменили другие, уже не столь приятные и плохо различимые. Все терялось в отзвуках яркой боли, сковавшей нетренированное тело парня. Спятившая реальность стихийно окрасилась в экстремистский красный цвет, убивая невинный белый как вокруг, так и где-то внутри не знавшего жестокости мальчика. Белый исчез так быстро, словно его никогда не существовало.

А все остальные цвета сместил красный.

Прочно, надежно. Навсегда.