Мир против нас

Вокруг злорадно смеялись, но среди множества голосов, слившихся в один противный монотонный гудящий звук, Альберт больше не слышал того звонкого, чистого смеха, пленившего его ум и распахнутую душу. А потом все смолкло, и вокруг повисла ужасающая тишина.

Было темно и очень-очень больно. Обида перемешивалась с яростью; вся эта ядерная смесь дико била прямо в искалеченный мозг. Кое-как разлепив ресницы, Альберт обнаружил себя в парке, расположенном напротив школы; видимо, гиревик и его приятели не хотели проблем и предпочли скрыть свою жертву от глаз учителей или просто участливых прохожих, перетащив избитого парня подальше от школьного двора.

Он не помнил, как смог добраться до дома.

И теперь, в полубессознательном состоянии изливая то, что мучило и терзало его долгое время, он плакал, роняя на мои колени крупные слезы, а я гладила его по голове, словно маленького, ощущая, как что-то прочное внутри меня рвалось на куски, причиняя невыразимую боль. В те минуты я как никогда чувствовала себя близкой ему, и мне было больно за него, за его унижение, растоптанные светлые чувства, точно так же, как было бы больно за себя, окажись я каким-либо непостижимым образом на его месте. Мне очень хотелось повернуть время вспять, вмешаться, помочь своему брату, до которого еще пару часов назад мне не было ровным счетом никакого дела.

Я даже представить не могла, как он все это переживает там, внутри себя.

В те минуты я была намного сильнее, чем он.

Утром, когда измотавшийся Алик спал, а я дремала, скрючившись в его ногах, начисто позабыв про школу и необходимость бежать на уроки, неожиданно явилась тетя Ира. Увидев разукрашенное лицо племянника, она тяжело вздохнула и посетовала на то, что ее сестра не застала дня, когда «эта беда не обошла стороной и ее беспроблемного сына». Все мальчишки дерутся, философски заметила тетя, намазывая на многочисленные раны племянника какую-то едкую субстанцию из продолговатого тюбика. Предложила сходить в школу и разобраться, но Альберт сумел ее остановить.

Известия о драке каким-то образом дошли до учителей, но скандала удалось избежать – несмотря на то, что свидетелями избиения стало много людей, никто так и не открыл рот. Гиревик, все же испугавшись возможных последствий, затаился, Лиза сказалась больной, а до Альберта добраться не смогли: по его же просьбе я отвечала всем звонящим справиться, что брат болеет. Это была почти правда.

Стояла зима.

Алик наотрез отказался переходить в другую школу. Учитывая, что учиться ему оставалось всего-навсего полгода, в этом действительно не было особого смысла, хотя как знать… Немного оклемавшись, он скрылся в своей прежней скорлупе тихого ботаника, и понемногу от него отстали; смешки и подначивания почти прекратились, стали редкими. Вскоре Алик вновь превратился в пустое место за первой партой. Казалось, все само собой забылось, сошло на нет, вернувшись на круги своя. Жизнь медленно текла своим чередом.

Вот только он ничего не забыл.

Он выжидал. Его ненависть, боль и злость, клокочущие внутри надежной скорлупы, распространялись на многих, но обрушились именно на Лизу.

От меня Альберт отдалился еще сильнее, и этому находилось разумное объяснение – я была нежеланным свидетелем его непозволительной слабости, а мужчины таких вещей не забывают.