Питер не мог оторвать глаз от белой телки, которая выбралась из толкотни с удовлетворенным и сытым видом и побежала по направлению, в котором, очевидно, был ее дом. Когда она повернула к нему голову, Питер радостно вздрогнул. Это была та самая посланница, которая приходила с ходатайством к его воротам.
Питер сидел час за часом, смотря на странное зрелище и раздумывая, что ему делать с рукой, которая болела все сильнее. Он, хозяин этого дорого стоящего пиршества, еще ничего не ел. Он думал о еде, но ему казалось, что не стоит трудиться приготовлять ее. И он сидел на крыльце, под спускавшимся над ним ползучим виноградом, единственным свидетелем его драмы, а сильная боль в руке заставляла внешнюю трагедию казаться менее значительной.
Он смотрел, как исчезал его урожай, пока не было съедено все дочиста. Потом он увидел, как захватчики стали уходить, исчезая в тучах пыли. Молодые заморенные коровы, судьба которых была умереть от голода, плелись позади неровным шагом.
Питера пробудили к действительности звуки шумной тележки, подъехавшей к его дому и остановившейся у крыльца. Он был поражен, когда увидел, что из тележки быстро выскочила Альма. Он лаже прислонился к сосне, ища поддержки.
— Здравствуйте, Питер! — крикнула она, подбегая к нему вся улыбающаяся, белокурая, цветущая. — Что же, вы не рады меня видеть?
Но Питер не пошел ей навстречу и, только когда она подошла к нему, протянул ей здоровую руку.
— Что случилось, Питер? Болит рука?
Альма оглядывала его перевязку.
— Ничего серьезного, — смущенно ответил Питер. — Как странно, что вы приехали сегодня. Я хотел быть сегодня утром в городе и заглянуть к вам. Откуда у вас тележка?
— Одолжила, — объяснила Альма.
— Удобная штука, правда? — внутренно Питер стонал: — Я не хочу ее видеть. Зачем она приехала?
Когда они подошли к крыльцу, Альма с порывистой горячностью взяла его здоровую руку. Бешеная боль в раненой руке делала Питера беспокойным.
— Вы, наверно, голодны? — сказал он. — Я затоплю печь и поставлю котелок.
Он с неловкостью возился у печи, сознавая, что она видит пустое место, где стоял его стог.
— Продали ваш стог? — спросила она с радостной улыбкой ожидания в глазах.
— Стог? — О, его уж нет, — небрежно ответил Питер. — Хотите ветчины? На полке стоит банка с бобами. Вы можете ее открыть?
— Вы получили хорошую цену? — настойчиво продолжала Альма, быстро вскрывая консервную банку и опрокидывая содержимое ее в кастрюлю.
— Не понимаю, что сегодня случилось с печкой, жаловался Питер. — Она совсем не тянет.
— Я слышала, что вам делал предложение Рейнольдс. Это он купил у вас?
— Нет, он не покупал. А почему вы знаете о ферме Рейнольдса?
— Знакома с Рейнольдсом. Перестаньте суетиться и скажите мне ваши новости.
Питер молча продолжал возиться с ветчиной. Потом придвинул к столу два стула и поставил приборы. Еда произвела именно то впечатление, на которое он и рассчитывал. Мысли Альмы были временно заняты. Но скоро она снова принялась за расспросы.
— Вы не хотите мне рассказать, как вы повредили себе руку, — начала она, — вы не хотите сказать, сколько получили за тростник. Вы даже не поцеловали меня.
— О! — извинился Питер и без дальнейших слов встал, подошел к ее стулу, поцеловал ее круглую щеку, вернулся на свое место и налил себе чашку чаю. Он жадно пил горячую жидкость, надеясь, что она заставит его забыть боль в руке.
— Я покажу вам руку, — сказал он — Вы, ведь, сумеете ее забинтовать?
— Конечно. Найдутся у вас чистые тряпки?
Питер достал из сундука и принес ей вылинявшую рубашку.
— Она еще слишком хороша, чтобы ее рвать, — запротестовала Альма.
— Но у меня нет ничего другого.
Альма уверенно взялась за дело.
— Я не знала, что вам так плохо, — сказала она с новой, ласковой ноткой в голосе. — Есть у вас иод?
Он указал на полку и предоставил ей возиться и разговаривать.
Прикосновение ее ловких пальцев к его телу, свежесть и сила ее рук успокаивающе действовали на него. Когда же рука была удобно забинтована, натянутые нервы его сразу ослабели. Он провел рукавом здоровой руки по глазам и пробормотал сквозь подавленное рыдание:
— Какие у вас ловкие руки, Альма.
— Ну, ну, — успокаивала она, — Вы здоровый человек и кровь у вас чистая. Недели через две вы забудете про то, что у вас болела рука. Поезжайте-ка завтра к доктору.
Он чувствовал, как ее прохладные ладони ласкали его щеки, как сильные, уверенные пальцы перебирали его спутанные волосы. Потом она осторожно, чтобы не ушибить его рану, обняла его за шею.
— Вам нужно, чтобы кто-нибудь за вами ходил, — говорила она, положив ему голову на плечо. — Скажите только слово и когда захотите…
— За этим то ж и думал сегодня ехать в город.
Временное облегчение боли и это живительнoe волнение как-то привело в порядок его мысли. Ему уже не нужно было самозащиты в ее присутствии.
Он рассказал ей все с самого начала. Но прежде, чем он дошел до встречи с копытами и рогами обезумевших от голода животных, Альма вскочила и почти закричала, не давая ему кончить:
— Вы хотите сказать, что разрубили новую изгородь и отдали корм жадной кучке фермерского скота?