Мир приключений, 1926 № 06

Марто едва успел притти в себя во время, чтобы припомнить еще одну мелкую подробность. — На этом плоту есть еще четвертый человек, капитан Жан. Это канака — еще живой. Что нам с ним делать?

— Канака? — набросился на него капитан. — Канака! В моем контракте ни слова не говорится о каком нибудь канаке… Оставьте его там… Это только проклятый негр. Ему и там достаточно хорошо.

И капитан Жан был прав, совершенно прав, потому что, пока «Маленькая Сусанна» принимала на борт свой страшный груз, с запада задул свежий ветер и, как раз в то время когда она направилась к Австралии, «проклятый негр» поднял свой собственный парус из пандановых листьев, повернул свой собственный руль из дерева ниаули и направил катамаран на восток, назад к Новой Каледонии. Чувствуя, что его горло немного пересохло после работы, он вырвал из настилки первую попавшуюся камышину, полую и остроконечную, и, вытянувшись во всю длину на своем обычном месте, на корме, он всунул камышину вниз в один из кокосовых орехов и выпил наполнявшую его воду… У него в запасе оставалась еще дюжина таких орехов, вставленных на некотором расстоянии между поплавками и выше уровня воды, совершенно достаточно, чтобы он мог благополучно вернуться домой.

ЛИФТ

Рассказ из жизни русских эмигрантов

А. В. БОБРИЩЕВА-ПУШКИНА.

— Нюра, опомнись!

— А вот, как посидишь за решеткою, так сам опомнишься!

— Нюра, ведь ты губишь меня самым бессмысленным образом!

— И не думаю. Едем со мною — и я буду тебе попрежнему самой верной и преданной женою. Но другой я тебя не уступлю! Не уступлю! Не уступлю!

Портреты Линкольна и Вильсона слушали со стены, не понимая, этот резкий диалог, происходивший на чистейшем русском языке в третьем этаже Нью-Иоркского небоскреба, в кабинете его владельца, того самого ротмистра Варецкого, которому судьба улыбнулась так, что это вызвало зависть всей эмиграции и окрылило надеждами не одного грузчика на пристани, или чернорабочего в копях, обладавшего красивым лицом. Ведь Вадим Николаевич Варецкий был еще три месяца тому назад чернорабочим. Но неисповедимы и бесчисленны превратности эмигрантской судьбы. Катастрофа в копях, стоившая жизни сорока его товарищам, привела его в больницу, где лично ухаживала за спасенными дочь хозяина этих копей, миллиардера Виллиамса Броттера. Интеллигентный красивый офицер, превосходно владевший английским языком, воспламенил сердце американской мисс. С его-то стороны брак не был по любви, да и мудрено было-бы увлечься лошадиною физиономиею и костлявыми формами дочери стального короля. Но для изголодавшегося эмигранта это было неожиданным, громадным счастьем. Свадебную мессу служил сам монсиньор Перелли, эмиссар святейшего отца. — Броттеры были правовернейшими и набожными католиками. На бракосочетании был весь Нью-Иорк, т. е. вся та небольшая кучка, которую стальной король считал в Нью-Иорке за людей по их капиталу и влиянию. Был роскошный бал. На другой день для Варецкого началась жизнь далеко не праздная, но привольная: ему было поручено управление несколькими заводами тестя. Получивший утонченное воспитание, русский аристократ мог блистать в любом обществе, а его деловая сметка и трудоспособность быстро завоевали ему уважение его новой среды во главе с самим мистером Броттером. Тот в нем души не чаял. О жене нечего и говорить. Шла идиллия медового месяца. Этой затянувшейся свыше всех календарных сроков идиллии не видно было конца — ничто не смущало безоблачного счастья.

Но облачко появилось, черное, таившее в себе не грозу, а целый смерч. Варецкий совсем позабыл про одну незначительную деталь: что у него есть русская жена.

Когда он был ранен весною 1920 г. при защите Перекопа, его вынесла из боя поручик его полка, Надежда Туркина. Туркина была его боевым товарищем — их сблизили боевые подвиги; благодарность за спасение жизни довершила остальное и 15 июня 1920 г. в церкви села Никитовки, в Крыму, Варецкий обвенчался с тою, приезд которой теперь поверг его в такое смущение.