— Пусть будет так.
Не выпуская бутылки он достал свою холщевую сумку еще раз, сумку, заменяющую профессиональный черный мешок — и быстрым движением своих гибких пальцев вынул из нее мензурку, не отводя глаз от Попугая.
— Я отмерею вам.
Налив полную мензурку, он быстро подал ее, и когда Попугай опорожнил ее одним глотком, налил еще и еще раз.
— Четыре, пять, — считал он. — Теперь довольно.
Но в то время, как доктор передавал последнюю порцию, Попугай захватил его руку своей огромной лапой, и, крепко стиснув ее, лишил его возможности сопротивляться.
— Нет, не довольно. Теперь я хочу получить остальное. Ха, ученый. Я таки одурачил вас, наконец!
Не имея возможности вырваться, Дюбоск не пытался этого сделать; он стоял улыбаясь и ждал.
Попугай взял бутылку.
— Лучший побеждает, — заметил он. — Э, приятель! Это ваше блестящее замечание. Лучший.
Его губы шевелились беззвучно. На его круглом лице выразилось напряженное изумление. Одну минуту он стоял пошатываясь и потом свалился, как большая, подвешенная кукла, у которой подрезали шнурок.
Дюбоск сделал шаг и опять схватил бутылку, глядя вниз на своего огромного противника, затихшего после недолгих судорог и лежавшего с синеватой пеной на губах…
— Да, лучший побеждает, — повторил доктор и рассмеялся, опрокидывая в свою очередь бутылку, чтобы напиться.
— Лучший побеждает, — отозвался голос над его ухом.
Фенэйру, пригнувшись и прыгнув, как раненая змея, вонзил ему нож между плеч.
Бутылка упала и покатилась к середине настилки, и там, пока каждый из них напрасно старался завладеть ею, ее драгоценное содержимое вытекло тонкой струйкой и пропало.
Прошли минуты или часы — нельзя измерить время в пустое — когда на тростниковом плоту раздался первый звук, повисший, как пылинка, между небом и морем.
Это была мелодия, неясный и колеблющийся в полутонах напев, не лишенный музыкальности. Черный канака пел. Он пел про себя, без чувства и усилия, спокойно и не заботясь о мотиве. Так он мог петь в своей лесной хижине, услаждая часы досуга. Охватив руками колени и неподвижно глядя в пространство, он пел, — невозмутимый, неподвижный, загадочный до конца.
И, наконец, судно пришло.
Оно пришло так, как подобает маленькой шкуне, плавающей между Нукагивой и Пельюсом — как часто уверял ее владелец, и против чего возражали только завистники — вполне достойным образом, под управлением такого способного капитана, как Жан Жильберт, самый веселый маленький негодяй, который когда либо обворовывал жемчужные отмели или захватывал груз каторжников с опасного берега.
Еще до первого дуновения западного ветра пришла «Маленькая Сусанна», жеманясь и подпрыгивая, блестя белыми оборками, испуганно приподняла их и стала, отряхивая свое платье и грациозно держась к ветру.
— Очень вероятно, что они здесь, будь я проклят, — сказал знаток многих языков, капитан Жан, на коммерческом и нечестивом жаргоне. — Этакие пассажиры для нас. Ну? Они все время пробыли здесь, не отходя дальше, чем на десять миль, держу пари, Марто. Разве не правда, как вы думаете, мальчик?
Его помощник, высокий и необыкновенно костлявый человек мрачного вида, отдал обратно бинокль.
— Не повезло. Я никогда не одобрял эту сделку. А теперь — видите? — мы даром проездили. Какая неудача.
— Марто, если когда нибудь святой Петр даст вам золотую арфу, вы и тогда будете жаловаться на неудачу — дурную сделку, — упрекнул капитан Жан. — Что мне, стоять тут и слушать, как вы хнычете о счастьи? Ступайте в шлюпку и поскорее.
М-р Марто достаточно приободрился, чтобы командовать шлюпкой, отправляющейся на разведки…
— Так и вышло, как я думал, — закричал он с расстояния в четверть мили, возвращаясь с донесением, — Я говорил вам, что так будет, капитан Жан.
— Хэ? — крикнул капитан, бросаясь к поручням, — взяли вы пассажиров, потаскушкин сын?
— Нет, — сказал Марто тоном мрачного торжества. Ничто на свете не могло доставить ему большего удовольствия, чем этот случай доказать капитану Жану, что он испортил дело. — Мы опоздали. — Не повезло, не повезло с этим штилем. Какое несчастье. Они все умерли.
— Будете вы исполнять ваши обязанности? — крикнул шкипер.
— Но раз джентльмены умерли.
— Какое мне дело? Тем лучше, их не нужно будет кормить.
— Но как?
— В бочках, дружок, — отечески объяснял капитан Жан. — Те бочки, в трюме. Налить их хорошенько рассолом и готово. — И он с усмешкой открыл секрет своей шутки, лишая помощника всего возможного удовольствия. — Нам уплатили за проезд джентельменов, Марто. Перед отплытием из Сиднея я условился привезти обратно трех беглых каторжников, я это и сделаю — в рассоле. И теперь, если вы будете добры доставить пассажиров на борт, как я вам сказал, и перестанете проклинать счастье, я буду вам очень обязан. Я не новичек, Марто, как видите, и вы можете проглотить это.