– Ты жалеешь, что не была там? – спросила я, меняя тему.
– В Гане? Нет. Нана бы этого не хотел.
Она еще немного постояла, прислонившись к дверному косяку. В те дни и до сих пор мне всегда было интересно, как следовало себя повести. Стоило ли мне встать и обнять ее? Она сказала мне, что собирается принять «Амбиен». Мать вышла из комнаты, и я слышала, как она шуршит в ванной в поисках снотворного, которое ее спасало долгие годы работы в ночную смену. Я слышала, как она ложится в постель. Что я тогда знала.
«Амбиен» сделал мою мать вялой и злой. Она принимала таблетку, но не могла уснуть сразу. Вместо этого мама бродила по дому в поисках неприятностей. Однажды она застала меня на кухне за приготовлением бутерброда с арахисовым маслом и сказала: «Ты же знаешь, я не хотела детей после Нана». На «Амбиене» она всегда говорила медленно, невнятно, как будто каждое слово проползало через пелену наркотика, прежде чем слететь с ее губ.
– Я хотела только Нана. А теперь у меня осталась только ты.
Мать сказала эти слова, а затем поднялась наверх в свою спальню. Через несколько минут я услышала ее храп. Меня обидело ее признание, но я поняла, что она имела в виду. Я поняла и простила. Я тоже хотела только Нана, но у меня осталась только мама.
Когда она просыпалась от наркотического сна, то выглядела обезумевшей, как женщина, которую сбросили на какой-то безлюдный остров и сказали, что у нее всего час, чтобы найти воду. Ее глаза становились дикими. Зрачки метались, что-то ища. Наблюдая за ней, я чувствовала себя укротителем львов или заклинателем змей. «Тихо, тихо», – думала я, пока она медленно возвращалась в реальность.
– Где я? – однажды спросила мама.
– Ты дома. В Хантсвилле.
Она покачала головой, и ее глаза перестали кого-то искать. Вместо этого они нашли меня.
– Нет, – сказала она, а затем повторила громче: – Нет.
Мать поднялась наверх, снова легла в постель. Это было началом.
Глава 40
Моя мать в постели в пятьдесят два года. Моя мать в постели в шестьдесят восемь лет. Когда я кладу два ее изображения рядом, ища различия, сначала кажется, что их мало. Может, только стала старше, похудела, больше морщин. Ее волосы, поздно поседевшие, теперь испещрили серебряные пряди. Эти различия были незначительными, но все равно присутствовали. А вот что труднее заметить: я в одиннадцать – ничего не понимаю; я в двадцать восемь – все еще растеряна.
«Амбиен» – это препарат, предназначенный только для краткосрочного использования. Он нужен для посменных рабочих, людей, которые давно нарушили ритм жизни, но его также используют те, кто просто хочет немного легче уснуть. Препарат относится к классу снотворных, и в тот первый день, когда я не смогла вытащить мать из постели, мне показалось, что таблетки просто слишком хорошо подействовали.
Я прогуливала посещения церкви с похорон Нана и в тот день решила заодно не пойти в школу. Единственный раз в жизни, потому что, хоть я и ненавидела социальные аспекты средней школы, учиться я любила. Мне нравились классы, и особенно мне нравилась библиотека с ее старым влажным запахом.
Мне не удавалось поднять маму, поэтому я решила отложить размышления о том, что же делать, и пойти в школу пешком.
– Ты в порядке, Гифти? – спросила библиотекарь миссис Грир, когда увидела меня среди стеллажей.
Я остужала пот от прогулки под холодным дыханием кондиционера. Я не ожидала, что кто-нибудь окажется в библиотеке в такой ранний час. Даже миссис Грир имела привычку появляться немного позже, с огромной диетической колой в руке и застенчивой улыбкой на лице. Я приходила первой, лазила в браузере, пока она загружала компьютеры для системы. Миссис Грир была библиотекарем и всегда думала о том, как сделать чтение модным и увлекательным для молодежи. Проблема заключалась в том, что она буквально говорила самим студентам: «Давайте сделаем чтение модным и крутым для вас, молодых», а это означало, что ее планы никогда не сработают.
Меня не смущало, что библиотека не была ни крутой, ни модной. Мне нравилась миссис Грир с ее пристрастием к газировке и преданностью химической завивке родом из восьмидесятых. Фактически, если бы в школе в тот год нашелся человек, который искренне справился бы о моих проблемах дома, кто бы выслушал мои тревоги и нашел способ помочь, это была бы миссис Грир.
– Я в порядке, – ответила я ей, и как только ложь слетела с моих губ, я поняла, что сама позабочусь о своей матери. Я собиралась вылечить ее одной лишь силой своей одиннадцатилетней воли. Я бы не потеряла маму.
Моей матери шестьдесят восемь, мне двадцать восемь. Кэтрин стала заходить ко мне в офис. Она приносила угощения: печенье и пироги, свежий хлеб. Садилась в углу кабинета и настаивала, чтобы мы сразу принялись за вкусняшки, даже если я писала работу, чем обычно оправдывалась, и почти всегда врала.
– Я никогда раньше не пробовала этот рецепт, – говорила Кэтрин, отмахиваясь от моих слабых протестов. – Посмотрим, хорошо ли вышло.