Мир неземной

– Ты веришь в эволюцию? – спросила она однажды, в солнечный весенний день. Мы вытащили пару одеял для пикника на лужайку, чтобы заниматься на солнышке. Это был один из самых счастливых периодов в моей жизни. И хотя мы все время ссорились и не собирались оставаться друзьями надолго, она знала меня лучше, чем кто-либо еще. Даже моя мать, плоть от моей плоти, никогда не видела меня так, как видела Энн. Только Нана знал меня лучше.

– Конечно, верю, – ответила я.

– Ладно, но как можно одновременно верить в эволюцию и Бога? Это же диаметрально противоположные вещи.

Я сорвала цветок у края одеяла и стала раздавливать его лепестки в руке, измазывая пальцы желтым пигментом, а затем продемонстрировала его Энн, точно подарок.

– Я думаю, что мы сделаны из звездной пыли, а Бог создал звезды, – сказала я, подула, и желтая пыльца полетела в воздух, в волосы Энн, и она посмотрела на меня как на сумасшедшую.

~

Я не знаю, почему Иисус воскресил Лазаря из мертвых, но я также не знаю, почему одни мыши перестают нажимать на рычаг, а другие – нет. Может, я зря сопоставляю два явления, но это два вопроса, которые возникли из моего единственного уникального ума в тот или иной момент моей жизни и потому имеют для меня ценность.

Я мало думала о Лазаре после смерти Нана. Я уже перестала верить в такие чудеса. Но на маленькие, повседневные чудеса, вроде того, как моя мама встанет с постели, все еще хотелось надеяться.

– Пожалуйста, вставай, – говорила я ей каждый день перед тем, как уйти в школу, энергично тряся ее руку, торс, ноги, пока она не издавала в мою сторону какой-то звук, не делала какой-то жест, который успокаивал мой разум, позволял мне верить, что, может, сегодня все будет иначе.

Мама уже потеряла работу, но я этого не знала. Медицинская компания звонила сотни раз или больше, но я давно перестала отвечать на телефонные звонки. Я придерживалась своего распорядка, как будто он мог меня спасти, а затем в четверг, полторы недели спустя, я вошла в комнату матери, а ее не оказалось в постели.

Мое сердце забилось. Я сделала это. Подобно Иисусу, я велела женщине встать и выйти. Я пошла искать маму в гостиной, на кухне. Ее машина по-прежнему стояла в гараже, и только после того, как я увидела нашу маленькую коричневую «камри», ее фары, которые, словно глаза, заглядывали мне в душу, я поняла, какую серьезную ошибку совершила. Я побежала обратно в спальню матери, открыла дверь в ванную и нашла ее там, в ванне, с пустой бутылкой «Амбиена» на столике.

Я больше не хотела видеть полицейских, поэтому набрала пастора Джона.

– Тише, милая, успокойся, – попросил он, а потом запаниковал: – Боже, боже. Просто жди там.

Скорая приехала еще до пастора. Медики подняли маму на носилках. Она не могла на меня смотреть, лишь твердила «прости» и «я должна была его отдать».

– Что? – спросила я. – Кого?

– Он хотел забрать Нана в Гану, а я не дала. Ох, Awurade, почему, почему я его не отпустила?

Пастор Джон вошел, когда врачи забрали мою мать. Мы вышли из дома вслед за носилками, и я почти не слушала, как пастор получал инструкции от медперсонала. Я зажмурилась так сильно, что почувствовала напряжение во лбу. Я плакала и молилась.

Глава 41

Пастор Джон жил в ярко-желтом доме примерно в трех кварталах от церкви. Там были две пустые спальни, потому что старшие сыновья уехали, перебравшись в другие церкви в Алабаме, чтобы самим стать молодыми пасторами и хористами. Меня поселили в комнате старшего мальчика, а Мэри, их дочь, осталась с тетей. Я до сих пор не понимаю, почему они отослали Мэри. Может, думали, что несчастье моей семьи заразно.

Мать доставили в психиатрическую больницу в Бирмингеме. Та находилась примерно в полутора часах езды, но мама не хотела, чтобы я видела ее там, поэтому, невзирая на мои мольбы, пастор Джон и его жена Лиза так меня никуда и не повезли. Вместо этого я осталась в комнате Билли. Я ходила в школу. Я говорила как можно меньше и отказывалась ходить в церковь по воскресеньям.

– Я уверена, твоя мама хотела бы, чтобы ты помолилась за нее в это воскресенье, – сказала Лиза. В ночь, когда я приехала, она спросила меня, что мне больше всего нравится есть. Я не могла соображать, поэтому сказала ей – спагетти с фрикадельками, блюдо, которое я пробовала всего несколько раз. Моя семья редко ела вне дома, а мама готовила только ганские блюда. Той ночью Лиза приготовила большую порцию спагетти с фрикадельками, и мы втроем ели практически в тишине.

– Не пойду в церковь, – заупрямилась я.

– Тебе сейчас нелегко, Гифти, но помни, Господь не дает нам крест, которого мы не могли бы вынести. Ты и твоя мама – воины Христовы. Ты справишься.

Я запихнула в рот целую фрикадельку и медленно жевала, чтобы не пришлось отвечать.