Мама выхватила что-то из сумочки. Чек? Квитанцию?
– Нам всем придется голодать, если не получится больше зарабатывать. Дольше мы такую жизнь не потянем.
– Но ты же сама сюда рвалась, помнишь?
И грянул гром. Нана тихонько взял меня за руку и вывел из комнаты. Мы поднялись в его спальню, он закрыл дверь, достал с полки раскраску и вручил мне карандаши. Вскоре я утратила интерес ко всему прочему.
– Молодец, Гифти, – похвалил брат, когда я показала ему готовый рисунок. – Молодец.
А снаружи бушевал хаос.
Глава 14
К середине моего первого года обучения в аспирантуре мы с Реймондом начали встречаться более серьезно. Я не могла им насытиться. От него пахло ветивером, мускусом и маслом жожоба, которое он наносил на волосы. Даже через несколько часов после расставания я улавливала эти запахи на своих пальцах, шее, груди, во всех тех местах, где мы соприкасались друг с другом. После нашей первой ночи вместе я узнала, что отец Реймонда был проповедником в африканской методистской епископальной церкви в Филадельфии, и рассмеялась.
– Так вот почему ты мне нравишься. Ты сын священника.
– Нравлюсь, да? – усмехнулся он и притянул к себе для второго раунда.
То были мои первые настоящие отношения, и я чувствовала себя «нарциссом Саронским, лилией долин. Что яблоня между лесными деревьями, то возлюбленный мой между юношами. В тени ее люблю я сидеть, и плоды ее сладки для гортани моей». Мы с подругой Бетани любили цитировать друг другу строки из Песни песней Соломона, притаившись за бледно-голубой кафедрой в пустом святилище церкви. Казалось таким возмутительным, что плоть – груди как два козленка, шеи как столпы из слоновой кости – упоминается на страницах священной книги. Было нелепо ощущать между ног прилив желания, пока мы с Бетани, хихикая, читали эти стихи. Откуда вдруг удовольствие, задавалась я вопросом, пока голос мой с каждой главой становился все ниже. Точнее всего это чувство я воспроизвела с Реймондом – удовольствие пополам с ощущением запретности. Наслаждаясь его любовью, я почему-то казалась себе мошенницей.
Он жил в кампусе в малоэтажном поселке Эскондидо, и довольно скоро я стала проводить там большую часть своего времени. Реймонд любил готовить эти роскошные блюда, которые тушат в духовке по пять часов, с домашним хлебом и салатом из редьки и фенхеля. Он приглашал всех своих коллег по факультету, и они вели жаркие, долгие споры о вещах, о которых я понятия не имела. Я кивала и улыбалась, пока гости обсуждали аллегории в «Звездах нового комендантского часа» Бена Окри или травмы поколений в диаспорических сообществах.
Потом я мыла посуду так, как научила меня мама, – выключив воду и сперва намылив кастрюли и сковородки, – чтобы прибрать тот беспорядок, который вечно оставался после кулинарных шедевров Реймонда.
– Ты чего-то притихла, – заметил он, подошел сзади, обнял за талию и поцеловал в шею.
– Я не читала ни одной из ихних книг.
Реймонд развернул меня лицом к себе и улыбнулся. Я крайне редко оговаривалась, и почему-то он смаковал каждый такой момент. Это слово было единственным оставшимся свидетельством моего пребывания в Алабаме. Я убила десять лет, тщательно избавляясь от всего прочего.
– Тогда рассказывай о своей работе. Говори, как там твои мыши. Я лишь хотел, чтобы мои друзья лучше тебя узнали. Чтобы все видели то, что вижу я, – заявил Реймонд.
И что же он такого видел? Обычно я просто отмахивалась, мол, дай домыть посуду.
В тот год я начала свой последний дипломный эксперимент. Поместила мышей в камеру для тестирования поведения – конструкцию с прозрачными стенками, рычагом и металлической трубкой. Научила мышей искать награду. Когда они нажимали на рычаг, в трубку поступал «Эншур». Вскоре грызуны стали жать на рычаг как можно чаще, с энтузиазмом выпивая награду. Как только они закрепили этот механизм, я изменила условия. Теперь, нажимая на рычаг, иногда мыши получали «Эншур», а иногда – легкий удар током.
Ток поступал случайным образом, и невозможно было вычислить закономерность. Мышам предстояло решить, стоит ли гипотетическое удовольствие такого риска. Некоторые сразу отказались от затеи. Условно говоря, подняли лапки, пару раз получив разряд, и больше к рычагу не подходили. Другие тоже остановились, но не сразу. Им нравился «Эншур», и они какое-то время жили надеждой, что удары прекратятся. Осознав обратное, эта группа неохотно отступила. Но осталась третья, самая настойчивая. День за днем, терпя удар за ударом, они продолжали жать рычаг.
Родители стали ссориться каждый день. Из-за денег, которых вечно не хватало. Из-за времени, проявления чувств, минивэна, высоты травы на лужайке, Писания. «В начале же создания, Бог мужчину и женщину сотворил их. Посему оставит человек отца своего и мать и прилепится к жене своей, и будут два одною плотью; так что они уже не двое, но одна плоть».
Чин Чин оставил ради мамы не только своих отца и мать, но и родную землю – и не давал супруге об этом забыть.
«В моей стране соседи тебя приветствуют, а не отворачиваются и делают вид, будто вовсе с тобой не знакомы».