«Зодиак» сообщил только о том, что за несколько минут до инцидента Клюгштайн отдал команду на уничтожение всех данных по проведенным опытам. В памяти мозга корабля не осталось ничего – информация о личных экспериментах биолога не значилась в планах экспедиции, и искусственный интеллект уничтожил ее без возражений и резервных копий. Восстановление информации невозможно.
– У тебя там кто-нибудь остался? – спросила Герти.
Увлеченный собственными мыслями, Захар не сразу понял вопрос. Они снова были вместе, в ее каюте. После смерти Клюгштайна все расползлись по норам, о продолжении исследований не вспоминали. Герти еще раз предложила запустить двигатели и улететь куда-нибудь, все равно куда, лишь бы отсюда, но Грац снова резко возразил.
Захар очень хотел, но никак не мог понять мотивов Станислава – у них не было программы исследований, по существу, они вообще уже ничего не исследовали, да и смысл этой возни вокруг Хозяина Тьмы стал совершенно неясен, но Грац упорно отказывался покидать место дислокации корабля чужих. Чего он хотел от инопланетян? Чего добивался?
– Где? – уточнил Захар.
– Дома. На Земле.
Захар задумался на секунду. Странно, но он ни разу не вспоминал о Земле за эти дни. Родная планета, колыбель человечества, как будто перестала существовать с тех пор, как стало ясно, что для них она потеряна навсегда. Как быстро человек свыкается с неизбежным, как быстро мир сужается до границ маленького металлического гроба, которым теперь стал для них «Зодиак». Или на Земле его действительно ничто не держало? Что у него было там? Дом, работа, постоянная необходимость что-то придумывать, как-то изворачиваться, чтобы получить место в перспективной, хорошо оплачиваемой экспедиции, чтобы по возвращении купить очередную ненужную, но такую престижную вещицу?
Всего неделю они провели здесь, миг даже по меркам короткой человеческой жизни. А уже кажется, что бурлящей человеческой цивилизации никогда и не существовало. То, что казалось там, на Земле, таким привычным, правильным и само собой разумеющимся, здесь в одночасье превратилось в ничего не значащий вымысел, в пустоту, в бестолковую возню.
– Нет. Так, ничего не значащие отношения. Я и бывал-то там нечасто – все больше в экспедициях и полетах, – ответил Захар. – А у тебя?
Он впервые задумался об этом. Здесь их отношения стали возможными только в силу сложившихся обстоятельств.
– Только дом на Луне. Пустой и холодный – я уже несколько лет не платила за воздухоснабжение, и, думаю, его отключили. Ты знаешь, последние лет семь мне удавалось работать в экспедициях, не возвращаясь домой ни разу. Пара дней на орбитальной базе – и в новую авантюру. Так что обычно все свое я вожу с собой.
– Ты же спрашивала не о вещах, – напомнил ей Захар.
– Ну да, – усмехнулась Гертруда. – В этот раз так получилось, что со мной действительно всё. Кто бы знал…
– То есть?
– Люциан – мой муж.
Вот откуда эти постоянные взгляды. Вот почему короткие реплики Гертруды оказывали на Люциана эффект точного выстрела в голову.
– Но как тогда?.. – Захар имел в виду их нынешние отношения. Он встал, отпрянув от женщины. Движение машинальное, но Герти его заметила.
– Не переживай, – рассмеялась она, – он мой бывший муж. Только ты же видишь, какой он. Куда он без меня, он же пропадет.
– Какой?
Захар совсем не понимал Лившица. Он всегда казался ему странным, особенно не от мира сего он стал после амнезии. Хотя от такого кто угодно повредился бы рассудком.
– Он же совсем как ребенок – увлекается, всему верит и не отступает от своих принципов. Только сейчас с ним что-то не то. Что-то…
Гертруда внезапно замолчала, улыбка сошла с ее губ. Лоб пересекли глубокие морщины, вся ее поза говорила о внутреннем напряжении, о какой-то борьбе, идущей внутри.
– Послушай, нам нужно сходить в ангар.
Она встала и начала стремительно одеваться.
– Для чего? – Захар не мог понять, с чего такая срочность.
– Пойдем. Мне нужно посмотреть еще раз, чтобы убедиться.
Захар ничего не понимал. Он лишь пожал плечами и пошел следом за Герти. Ему было все равно и от этого тоскливо. С потерей цели, с полным провалом миссии по изучению инопланетного корабля они потеряли нечто большее, чем просто занятие. Они как будто потеряли самих себя – человек весь заключается в действии, и бездействие превращает его просто в кусок органики, неустанно ведущей бессмысленный бой с окружающим. Живые организмы – хитрецы, возомнившие, что могут обойти энтропию.
Чтобы не просто существовать, а жить, чувствовать себя личностью, человеку требуется постоянно что-то доказывать. Миру, другим людям. Но прежде всего – самому себе. Ему нужно ставить задачи, сколь бы бессмысленными они ни казались при ближайшем рассмотрении, и решать их. Пусть ценой чужих жизней, пусть – собственного разбитого лба, но двигаться вперед, достигать, рваться ввысь.