Min'on, prosto min'on Korostyshevskayai

заключают? Чтоб род продолжить. А этой деве от нас новых

цвергов не нарожать, даже если женимся на ней все всемерoм.

Всемером? Значит, их семеро. Как семь грехов: жадность, зависть, бахвальство, лень… Чих, Простак и Папаша…

Цверги? Это гномы что ли? Те самые кузнецы, которые

выковали лорду нашему Спящему его славный меч, и славный

щит, и славный…

Я перевернулась на бок, положив под щеку ладошку.

– Оставьте деву в покое, пусть поспит, - продолжал басить

папаша, – у нее все силы на выздоровление ушли. А чего это

меня никто не хвалит, а? Посмотрите на ее щечки!

– Угу, я на одной ее щеке спать могу! – чихнул Чих. -

Колоссальные щечищи!

– Α раньше бы не смог, - сказал Папаша, – раньше бы в рот

провалился. Помнишь, как ей лицо искромсали?

– Помним. Фахан все переживал, что не зарастет.

– А я ему что говорил?

– Что наша оcтова не одну принцессу сохранила, и даже не

двух.

– И кто оказался прав?

– Ты, Папаша.

– То-то же!

Наверное, за грех бахвальства в этой странной семье отвечал

все-таки родитель. Потому что разговор все не заканчивался, вращаясь вокруг великолепного, лучшего, мастеровитейшего и

талантливейшего.

Я пошевелила ладонью, щека действительно была целой, даже шрама на коже не прощупывалось. Я вспомнила, с каким

сладострастием Ригель резала мое лицо и поняла, что спать

больше не хочу.

– Что за фахан меня к вам приволок? – я села и раздвинула

руками волосы, как занавеску.

С этими патлами надо что-то решать, их, кажется, за

прошедший час стало ещё больше.

– А поздороваться?

Папаша оказался ещё мельче своих отпрысков, только ручки

его, выглядывающие из кожано-льняных лохмотьев одеяния, бугрились мускулами.

– Здравствуйте, – я зевнула. – Мы тут с вашими сынулями

успели кое о чем договориться.

– И тебе не хворать. Только сыновей у меня нет, дева. У нас

большие проблемы…

– С репродуктивностью, - перебила я его, – что бы это

фаханово слово не значило.

«Репродуктивность» напомнила мне о неких неотложных

задачах, а «неотложность» о задачах ещё более неотложных.

– Клозет?

– Что, прости?

– Ну куда вы по нужде ходите?

– Это зависит, что именно надобно.

Я ругнулась и спрыгнула с высокой лежанки. Комнату

рассмотреть не успела, все же бегом, галопом даже. Выскочила

во двор, сшибая всех, кому не повезло оказаться на пути, побежала в отдаление, к кустам.

Кусты при ближайшем рассмотрении оказались из железа, и

ветки их, и листья, и почки, и…

– Слышь, граф, – Простак раздвинул ветки над моей головой,

- давай я тебя лучше в специальное помещение отведу.

– Нет у вас таких помещений, – простонала я, - дикари! Вы

даже слова такого не знаете.

– Теперь знаем, - мелкий подобрал мои волосы на манер

королевского шлейфа. – Ну давай, что ты тут игры устроила…

И грязь разводить не нужно. Это если в лесочке, на природе, все для растительности на пoльзу, а здесь у нас даже дождя не

бывает…

Он ещё подергал меня за волосы, вытягивая из кустов и повел

будто коня на поводу обратно.

Был у них клозет, у фаханов мокрых. И даже с прочими

милыми сердцу любого ардерского дворянина удобствами. И

вода в умывальне была, и даҗе горячая, вытекала из стены по

желобу, и зеркало на стене было большое, в мой рост, не какая-

то полированная медная пластина, а нечто тонкое, как будто

стеклянное, с напыленным на него слоем серебра.

Перед этим зеркалом я и примерила свой пояс. Через

некоторое время, после довольно продолжительной беседы со

всеми семью цвергами: Папашей, Тихоней, Чихом, Хохотуном, Простаком, Соней и Ворчуном.

Артефакт действовал так, как и должен был, превратил

буйноволoсую меня в буйноволосогo лорда Шерези. К слову, буйноволосие на нем смотрелось ещё более странно.

Два дня? Что ж, это промедление не смертельно. Ее

величество успеет воспользоваться информацией, которую

принесет в клювике ее верный миньон. Она осыпет меня

адамантовыми звездами, мне ушей не хватит, чтоб все их

носить, буду украшена драгоценностями с ног до головы!

Я отодвинула пряди от висков, дырки в мочке не было, видимо она заросла, как и порез на щеке от благотворного

действия цверговой остовы.

Итак, цверги. Их семеро, они не семья, а нечто вроде

мужского рыцарского ордена – «Сыновья Ивальди». Кто такой, или такая Ивальди, мне даже узнавать не хотелось. А Папаша –

всего лишь прозвище, потому что он самый умелый из

семерых.

Я выглянула за дверь клозета, там в коридоре подпирал стену

Пpостак.

– Принеcи одежду, в которой я у вас появилась, – велела

строго, потом добавила, уже помягче, - пожалуйста.

Меня притащил к ним фахан. Фахан, насколько мне удалось

уразуметь, это фея, только фея – мужчина. Знаю я одного

такого, крылатого рыжего Караколя, который в Αрдере не без

успеха притворялся горбуном. Смешно. Поэтому мы, люди, никогда и не слышали о том, что бывают феи-мужчины. Мы

знали, что есть феи и есть фаханы, феи обитают на Авалоне

вместе с лордом нашим Спящим, стерегут его сон, а фаханы, следовательно, в аду, или в нижнем мире, куда попадать ни

одному разумному человеку после смерти не захочется. А это

оказывается один и тот же вид! Вид, хорошее слово, его я уже

успела подцепить от Папаши и использовала даже в

размышлениях.

Папаша знал уйму сложных слов. И ещё более сложных