Милый Ханс, дорогой Пётр

Два танка с грохотом прошли мимо, полоснув светом кустарник. А они всё лежали на опушке, замерев, слыша уже не грохот, а еле различимый шум шагов. Шаги приближались… И вот затрещал кустарник, в бледном свете возникли фигуры с автоматами наперевес…

И тут Слон, вскочив, прыгнул и повис на плечах замыкающего. Оба повалились на землю. Султан тоже было вскочил, готовый броситься врукопашную, но тут услышал смех…

– Свои! – сказал с облегчением Пухов.

Ранним утром они вытолкнули пушку из леса, покатили к пригорку. Катили под уклон бесшумно и быстро, стремясь разогнаться перед пригорком, но, лишь начался подъем, пушка встала, и они, рыча от напряжения, толкали ее рывками, пока не выдохлись.

Сели на траву. Сидели, ослепленные утренним солнцем, нестерпимо ярким после долгого лесного сумрака, потом разом поднялись и, решительно поплевав на ладони, снова взялись, подналегли… Подналегли и сдвинули пушку, отвоевав у пригорка еще метр-другой, и еще метров пять оставалось, но эти крутые метры – они сейчас поняли ясно – им было не одолеть. И Султан со Слоном опять опустились на траву, а Крокодилыч, присев на станину, снял сапог, начал перематывать портянку. А Спиркин все стоял, глядя на Костина: капитуляция?! Спиркин смотрел на Костина, а Герман Костин, задрав голову, смотрел в небо, где вспыхнули одна за другой две сигнальные ракеты. И он скомандовал:

– Встать! Пушку на прямую наводку! Взялись!

И они встали и взялись, потому что при отсутствии выхода выход был один-единственный: толкать! Толкать на этот проклятый стратегический пригорок. Но встали не все, Султан по-прежнему лежал, не сидел уже – лежал! – на траве, прикрыв глаза.

Костин подошел к нему, слегка надавил сапогом на локоть.

– Ты сейчас встанешь, – сказал он.

– Не могу, – отозвался Султан.

– Можешь!

– Да не могу, слушай! – совсем мирно сказал Султан и приподнялся на локте. – Честное слово. Ну зачем тебе это, Гера? Ты уже чересчур. Ну вкатим не вкатим, какая, к черту, разница. Мучить себя и других…

Он не договорил. В следующее мгновение донесся издалека грозный гул, и Спиркин произнес звонким взволнованным голосом:

– Танки!

И без него было ясно, что танки, гул нарастал, и силы, не подвластные воле, ни чужой, командирской, ни своей, вдруг сейчас удвоились: они закатили орудие на пригорок; тут же подъехал газик, вышли офицеры-посредники с повязками на рукавах, солдат с рацией. И вот на противоположный берег выползли из леса танки, плавающие бэтээры и автомашины с понтонами для наведения моста. Головной танк, уверенно ведя колонну, устремился вниз, к реке. Костин скомандовал, пушка ударила по танку, тот замер у самой воды. Пушка стреляла холостыми, но стреляла, издавая орудийные звуки. И, как в настоящем бою, лейтенант командовал, бойцы расчета, подносчик, заряжающий, замковой, наводчик, делали каждый свое дело – секунда за секундой. Пушка стреляла, и танки спешно разворачивались, стремясь уйти с открытого склона в лес, но застывали беспомощно на берегу, повинуясь команде посредника. Уже две боевые машины, так и не успев вступить в бой, стояли на склоне, пораженные невидимой артиллерией. Третий танк успел повернуть башню, они увидели наведенное на них дуло… Пушка и танк выстрелили одновременно. “«Седьмой» уничтожен!” – крикнул посредник. И тогда, хмелея от этой удачи, они снова зарядили пушку, готовые бить и бить по цели, но уже не было цели – колонна гудела вдалеке, уходя в глубь леса после неудачной переправы. А здесь, на берегу, из люков “подбитых” машин вылезали танкисты и, снимая шлемы, щурясь на солнце, становились в кружок, закуривали…

И тогда они стали стрелять, добивать танкистов из автоматов.

Танкисты повернули головы, один театрально повалился на траву, другой лишь отмахнулся устало, остальные смотрели, удивляясь всё больше: шестеро чумазых солдат в потемневших от пота гимнастерках, оглушительно паля, расстреливали их долго и всерьез.

Танкисты дружно засмеялись. Потом им надоело.

– Эй, там! С ума, что ль, сошли?

А потом у них лопнуло терпение.

– Кончай, ребята! Сейчас поднимемся, накостыляем!

Неизвестно, чем бы все закончилось. Танкисты (их было вдвое больше), поднявшись на пригорок, могли легко унять неистовую шестерку, но тут к опушке подошла группа офицеров, среди них генерал в полевой форме.

Артиллеристы вытянулись по стойке смирно.

– Второй огневой расчет третьей батареи семнадцатого артполка! – отчеканил Костин.

Знакомый майор из штаба управления стал докладывать:

– После скрытого марш-броска, выполняя задание, в расчетное время вышли к месту переправы, сорвали наведение понтонного моста…

Генерал кивнул. Он долго, с видимым удовольствием обозревал пейзаж недавнего боя.

Капитан-посредник угадал его настроение.

– Три танка из одного ствола! Молодцы!

– Называется, штатские тряхнули стариной, – сказал генерал. – В общем, мы мирные люди, но наш бронепоезд… Так или нет?

– Так точно, товарищ генерал! – отвечал за всех Крокодилыч.

– И еще тра-та-та! – усмехнулся генерал. – Танков, что ли, мало? Бей все живое?