Милый Ханс, дорогой Пётр

Среди своих и чужих человек, видно, главный самый был. Со стола бумаги взял, листал спокойно.

– На двести пятьдесят рентген зашкал? А чем вы это, собственно… что за такие приборы детские? Нормальных приборов нет на станции?

Подчиненные оправдывались:

– Непроектная авария.

– И чего?

– И склад завалило.

Главный человек встал посреди бункера и молчал. И сам себе под нос сказал в тишине, улыбка даже проскользнула:

– А такого не может быть. Не может. Он не взрывается. Надежность стопроцентная. Реактор безаварийный, суки.

И всё, пошло-поехало. Бумаги в ярости швырнул, по полу разлетелись. Схватил кого-то, и опять секретарь ему под руку, трясти стал:

– Безаварийный! Безаварийный! Безаварийный!

Душу вытрясал. И как спичку поднес – все друг на дружку сразу в отчаянии бросились, себя не помнили, кричали, и генерал, за кобуру без толку хватаясь, компанию растаскивал, с ног сбился.

Главный самый, толстое тело переломив, стоял уже, за сердце держась. И вдруг человека увидел перед собой на полу, очнулся:

– Кто?

Кабыш за бумагами на карачках ползал. Поднимать сразу бросился, рефлекс сработал.

– Кто, кто такой?

Все тоже очнулись вслед за начальником, возню прекратили и дышали тяжело: чего такое это было?! Секретарь, полуживой, очки разбитые с полу по частям собирал.

– Да свой, наш это… его в дверь, он в окно, падло! Нашего горкома инструктор!

Главный начальник на Кабыша смотрел:

– Варежку ты это… завяжи теперь, всё! Чего мы здесь сейчас такое!

Нежелательный свидетель все глаза таращил сам не свой, попал как кур в ощип.

– Уже!

– Варежку! Ты только попробуй!

Инструктор выдохнул:

– Партбилет положу!

И тут начальник знак ему сделал: за мной! Кабыш, не веря, следом бросился. Никто не понял ничего, а они уже из бункера выскочили.

* * *

Не зря начальник инструктора за собой – поводырем он его.

– Давай на четвертый этот, где он хоть есть у вас тут, такой-сякой? Показывай! Давай!

В “Волгу” за ними еще из свиты протиснулись, кто догнал. Поехали в полутьме по территории. Начальник впереди с водителем сидел.

– Горелик, у тебя шкала там какая?

Прибор у дозиметриста наготове был.

– На Хиросиму хватит.

– Давай. Паникеры никак не смерят!

Кабыш в роль вошел:

– Налево. Еще разок. И еще. Так. Направо теперь. И всё, прямо пошел, не ошибешься!

– До упора! – не колебался начальник.

Контуры строений с трубой обгорелой из ночи выдвигались. Огня не было, в недрах глубоко все громче реактор бухал, дым черный выбрасывал.

Начальник оценил:

– Ух, сердится старик! На нас, Горелик?

– Да пацан он, парубок. Семьдесят пятый год запуска! – отвечал в тон ему дозиметрист.

– Ах ты, шкода какая! Вот ремня!

– В отца весь!

– Это кто ж у него?

– Конструктор Доллежаль!

Запищал прибор, среагировал. Начальник не слышал будто, стал еще дозиметриста дразнить, мало было:

– Да нет, Горелик! Всё ты!

– Чего это?

– А Горелик!

Дозиметрист серьезным стал:

– Триста! Триста с хвостом! Четыреста рентген, вы чего!

– Не ври, Горелик! – смеялся все начальник.

– Электроника!

– Вот тем более!

Горелик закричал:

– Графит вон на земле! Крышка! Реактору крышка! Всё! Назад! Пятьсот! Да вы чего, куда!

Впереди завал был, конструкции покореженные, обломки бетона в полумгле… и от графита и впрямь черно!

Ослеп начальник, оглох.

– До упора!

– Шестьсот!

Дозиметрист прибор бросил, водителя сзади душил:

– Куда! Назад! Крышка нам! Всё!

Водитель растерялся, что делать, не знал слушать кого. В лихорадке передачу все не туда втыкал. И когда заглохли, завести уже мотор не мог – напротив завала как раз встал, подгадал.

Начальник пожурил его:

– А на свечи не жидись, сколько раз я тебе!

И водитель в ответ огрызнулся еще, успел:

– Сколько! Да я их только вот! Чехи эти всё фуфло суют!

И тут в голос начальник закричал. И всех скорей наружу тело толстое вывалил, побежал. Сразу ужас его, наотмашь. На ходу быстроногого инструктора прихватил, ловок стал вдруг, проворен. И умело им от реактора прикрывался, от лучей невидимых, пригодился Кабыш.

Пятились и в грязь упали, в лужу, что пожарные налили. И отпрыгнул подальше инструктор, но уцепился толстяк опять, ванькой-встанькой вскочил, тут как тут. И обнял снова, не пускал и все к реактору коварно разворачивал, хватка мертвая оказалась.

– Я Маловичко, второй секретарь обкома!

– Знаю!

И заорал уже в объятиях Кабыш как резаный, без надежды. Из сил последних рвался, ношу непосильную стряхивая, и толстяк в отчаянии ему в руку зубами впился.

Ударил инструктор Маловичко в лицо, рефлекс опять сработал, другой. И, чуть не с зубами руку выдрав, побежал от начальства прочь. Быстрей еще, чем вслед.

А водитель все у “Волги” своей столбом стоял, голова кругом шла. Машина – вот она, четыре колеса, а смерть где?

* * *

Мчался Кабыш, реактор в спину стрелял. И зигзагами инструктор, перебежками, за преграды прячась. А на открытом пространстве и вовсе от лучей в три погибели он, а то и по земле червем, а как еще?

В машзал только нырнул и обратно сразу как ошпаренный. И впрямь там кипяток с потолка вдруг на голову, и по всему коридору обломки, стекло битое, черт ногу сломит, и дым, дым… да не жизнь тут спасать, прощаться самый раз!