Милый Ханс, дорогой Пётр

Подобед пошел, не оборачиваясь. И Тамара поспешила за ним, опять став покорной. Если она и играла, то очень искренне. А может, она раньше играла, когда была учительницей. А сейчас бежала за ним рабыней, ненавидя и желая догнать. Шептала преданно: “Ишак, ишак!” И уже догоняла.

И ночью лежала без сна, смирившись со своей долей, когда он храпел оскорбительно, отвернувшись к стенке. И даже если б знала, что глаза его на самом деле открыты, все равно бы и пикнуть не посмела. Ведь и смирение ее было настоящим!

– Чудеса! – опять удивлялся Кикоть, слыша за стенкой храп. Ольга лежала с ним рядом, спала. – Ну, Андрейка… А обещал!

– Что ж он тебе такое обещал? – раздался под ухом бессонный голос Ольги.

– А не храпеть! – с трудом нашелся Кикоть и, избегая вопросов, поскорей сам всхрапнул, только еще для правдоподобия глаза прикрыл.

Утром Тамара встала раньше Подобеда, накрывала завтрак в столовой, торопилась. Когда он пришел, у нее все уже было готово, даже кофе дымился соблазнительно. Она сама радовалась, слыша за спиной его шаги:

– Готово, готово! Пожалуйста! Доброе утро!

Радовалась, что успела. Тоже, оказывается, была радость!

– Доброе утро! – отвечал Темур, он стоял у нее за спиной.

– Ты? Это ты? Здесь? Ты сюда… зачем?

Он удивлялся, что она удивляется.

– Я пришел в свой дом.

– Зачем, зачем?

– Попрощаться.

– Мне казалось, мы уже попрощались.

– Разве?

– Да.

– Ну, прости меня, – сказал Темур. И улыбнулся виновато: – Кофе, кофе! Ты варишь кофе, а я там на остановке… Запах кофе! Это было выше моих сил!

И он схватил чашечку, стал прихлебывать, закрыв блаженно глаза. Еще приговаривал:

– Пока хозяева-пчеловоды с пчелами, а парень твой дрыхнет после танцев… – Просиял вдруг: – О, что я вижу? Фирменный бутерброд “Темур”, между прочим!

Прихлебывал, жевал… Она сказала:

– Ты сядь хоть. Сядь, садись.

Сел, кивнул:

– Я тебя не выдам, не бойся.

– Я скажу, что брат, если что.

– Да-да, – поморщился Темур и, не отвлекаясь на мелочи, о другом заговорил. – Так вот, когда я вернулся, – продолжал он прерванный в кафе разговор, – нет, когда я не вернулся… меня человек подобрал. Его звали Саид. Я уж почти кровью истек, он меня тащил на себе всю ночь. Потом я долго лежал в его доме, дети этого Саида меня скрывали. Сына расстреляли из-за меня. А с его дочерью я тайно жил, когда набрался силенок…

– Зачем ты мне это рассказываешь?

– Не знаю. Я сам себе рассказываю.

– У нас мало времени.

– Да! – очнулся он. – Да! Ты прости меня, что я пришел… что я вообще еще есть… Но я должен был зайти в последний раз, в доме побывать, я же здесь жил, жил! Еще кофе, чашечку, умоляю! – и впрямь взмолился Темур.

Опять прихлебывал, смеялся:

– Кофе-то у тебя, а? Не знал, жаль. Я ведь всегда сам кофе тебе в постель, это хоть помнишь? – Потом сказал: – Я пришел, потому что, когда в следующий раз приду… если я, конечно, когда-нибудь опять приду… я уже ни черта не увижу! – Он снял очки, повертел в руках. – Вот, и в этих уже слепой! Зрение падает после контузии… Так что правда, это в последний раз… – Улыбнулся. – Но вижу еще кое-что, вижу… Ты влюблена?

– Нет.

– А что же с тобой?

– Я не знаю.

– Красивый парень. И лицо хорошее, доброе. Он в какой комнате спит?

– В дальней. А зачем тебе?

Темур поднялся, снял со стены обтянутый кожей круг, побил в него ладонями:

– А вот зачем. Ты узнаёшь? Мы его не разбудим, раз он там в дальней… А пчеловоды пускай со своими с пчелами! Ну-ка!

Он опустился на колени и, зажав круг под мышкой, опять забил в него ладонями, что-то еще приговаривал в такт. Спросил:

– Что же ты намерена дальше? Как будет?

Тамара молчала, но он и не ждал ответа, все бил задумчиво в свой барабан. Сказал между прочим:

– Я не верю, что ты с этим парнем спишь.

И сообщил:

– Этого Саида, который меня в прямом смысле с того света вытащил, потом убили. В вагоне-ресторане. Я на пять минут отлучился.

Еще сказал, последнее:

– Меня ждут. Я уйду завтра. За кордон. Всё.

И застучал в круг с новой силой, потому что, опомнившись, ее увидел:

– Давай, ну-ка! Что ж ты сидишь! Давай!

Подскочил к ней на коленях, бил, бил ладонями, глаза горели:

– Прошу, прошу тебя! Пожалуйста! Прошу!

И поднял страстным своим шепотом Тамару со стула, она поплыла по комнате, взмахнув руками. “Милая, милая!” – благодарил Темур, когда она к нему приближалась, глядя сверху с гордой улыбкой. И все чаще бил ладонями, а она все быстрей плыла по комнате, пока, выбившись из сил, хохоча, они оба не повалились на диван, обнимаясь, покрывая друг друга поцелуями. Потом сели рядышком, посидели.

– Вот так! – сказал Темур, поднимаясь. Он опять повесил круг на стену, еще разок прихлопнул ладонью. – И всё на этом!

– Прощай? – спросила Тамара.

– Наверно.

– И фотографий не осталось.

– И фотографий.

– А было?

– Что?

– Всё?

– Да, да!

– Потому что бутерброд “Темур” остался?

– Нет, еще… я до сих пор люблю тебя!

– И я тебя люблю, – сказала Тамара.

– Завтра утром я буду в кафе, в нашем кафе. На прощание.

– Ты к чему?

– К тому, что ты теперь знаешь, где меня найти, если что.

– Если что?

– Не знаю. Я тебя ни о чем не спрашиваю.