Вечером, после половины девятого, он поднимался в свою комнату. Еще раньше он отыскал там пустой ящик, поставил на него чемодан и сделал из этого сооружения нечто среднее между комодом и письменным столом.
Он садился к этому импровизированному столу и писал письма: отцу, или тетушке, или одному из своих друзей.
И хотя в девять часов хозяева все еще разговаривали, читали или перемывали косточки соседям, Мило уже был в постели.
Вставал он рано — вместе с солнцем, в пять часов. Спускаясь по лестнице, он прислушивался к веселому гомону птиц и вдыхал полной грудью запахи, поднимавшиеся с земли.
Он отвязывал собаку Барбю и разрешал ей добегать до самого начала работ. Барбю, умный и привязчивый пинчер, прыгал от радости, когда Мило показывался на пороге своей комнаты. Да и не мудрено: ведь только один Мило ласкал его, разговаривал и играл с ним.
Потом вместе с Барбю он отправлялся к Мутону, который приветствовал его голосистым ржанием. Мальчик гладил его по широченной груди, а пес подскакивал к самой лошадиной морде.
Напоив лошадь и задав ей овса, Мило поспешал к курам. Его интересовало, снеслись ли они. Впрочем, поступал он так из чистого любопытства и никогда не прикасался к яйцам, ибо курятник был заповедным владением мамаши Кассиньоля. И все-таки он бросал курам горсть-другую овса или высушенные листья салата-латука.
С четверть часа он занимался козой и ее малышом. Он брал на руки козленка, ласкал и все пытался отыскать на его голове будущие рожки. Козленок скакал по двору, а Мило отгонял Барбю, чтоб тот не испугал козленка. Потом он доставлял его к мамаше, которая доверчиво смотрела на мальчика.
К половине седьмого, когда мадам Кассиньоль звала его пить кофе, Мило в своих мокрых от росы сабо уже успевал побывать в Шато-Ренаре, отправить письмо на почте и притащить, не заглядывая на поле, большущий букет нарциссов.
ГЛАВА LIX
Мило трудился целый день и, хотя посылали его только на подсобные работы, вовсе не скучал.
Он разбрасывал навоз на тех участках, по которым прошелся плугом Кассиньоль, возил на тачке химические удобрения или масляные выжимки. В Провансе, где навоза мало, почву удобряют масляными выжимками, то есть остатками выжатых и спрессованных олив, использованных для получения оливкового масла.
Вместе с хозяевами и Леонсом Мило собирал в тележки шпинат или салат-латук. Вечером собранные овощи везли на Большую улицу, забитую множеством повозок. Нагруженную тележку ставили рядом с сотнями других, а лошадь выпрягали и отводили в Марсиган. Сама купля-продажа происходила в полночь. Поденщики, следуя указаниям скупщиков, перегружали овощи на грузовики или везли их в потемках на вокзал.
В эти часы Шато-Ренар так и бурлил! Кафе и террасы кишели крестьянами, которые закусывали на скорую руку, прежде чем вернуться домой.
Иногда по утрам на тротуарах выстраивались бесчисленные ряды корзин, наполненных овощами. Тогда Мило поручали стеречь товар.
Если появлялся какой-нибудь покупатель, мальчик пулей мчался в кафе за хозяином.
Вернувшись в Марсиган, Мило принимался пропалывать зеленый горошек, морковь, салат-латук, окучивал картофель, привозил в тачке саженцы салата или цветной капусты, которые тесными рядами росли на грядках перед самым домом. Хозяева ловко пересаживали рассаду в хорошо разрыхленную почву.
Мило очень хотелось поорудовать вместе с ними остроконечной палкой, которой пробивали аккуратные ямки в земле и опускали туда хрупкие стебли растений.
Но, когда он заикнулся об этом, мадам Кассиньоль сказала:
— Ты, Мило, опоздал. Желание похвальное, но сначала надо показать, как это делается. Ну, а сейчас тебе придется полить то, что уже посажено.
Единственный раз доверили ему деликатную работу: подвязывать мокрыми соломенными жгутиками салат-латук и вьющийся цикорий, чтоб они побыстрее подсохли.
После полдника и до двух часов все отдыхали. Почитывая газету, Кассиньоль выкуривал неисчислимое количество трубок. Все ждали Леонса, который полдничал у себя дома, в деревне.
Поскольку Мило не задерживался за столом, у него обычно оставался целый час для отдыха. Бросив кусок хлеба собаке, он бежал на луг позади фермы. Там паслись коза, привязанная к колышку, и козленок, который то и дело сосал мать, перебирая тонкими ножками.
Как ни странно, но коза лучше ела, если рядом с нею или поодаль кто-нибудь был. В противном случае она, должно быть, считала себя покинутой на произвол судьбы — особенно если рядом не было козленка, — бесновалась, жалобно блеяла, рвалась с привязи и, вместо того чтобы жевать, топтала траву.
Поэтому-то Кассиньоли не сердились, что Мило проводит время на лугу: раз он там, значит, старухе незачем туда идти.
В самом уголке луга, неподалеку от дороги, росла старая раскидистая шелковица, к суковатому стволу которой хозяин прислонил деревянные жерди и множество четырех- и пятиметровых стеблей камыша, идущего на изготовление корзин.