Мило

Мило быстро обежал весь Шато-Ренар и убедился, что деревня эта намного больше, чем ему показалось с первого взгляда. Поодаль от главных дорог он заметил целый квартал узеньких причудливых улочек, где старые дома жались друг к другу. Он сразу же понял, что это старая деревня, приютившаяся у подножия за́мка. Выйдя на церковную площадь, он увидал и сам замок; правда, от замка ничего не осталось, кроме стен и двух высоких полуразрушенных башен, высившихся на вершине крутого холма.

Мило поднялся по дорожке, протоптанной среди громадных сосен и поросшей по бокам дроком, цветущими ирисами и красивыми, неведомыми ему растениями. До чего же здесь был чист и прозрачен воздух, до чего же мягок и ласков ветерок, овевающий сосны! К самому замку Мило не пошел. Он остановился у подножия стен, на маленькой площадке, затененной деревьями и укрытой от человеческих взоров. С каменной скамьи, как раз в развилке между могучей сосной и церковной колокольней, виднелись старые крыши домишек, похожих на какой-то волнистый и розовый панцирь, а дальше, до самого горизонта, тянулась благодатная равнина с бесчисленными рядами кипарисов.

Застыв от восхищения, ослепленный золотистым светом заката, Мило долго стоял в этом пустынном уголке, где не было ни единой души, кроме него. Не единой? Нет! Вот на каменном парапете, окружавшем площадку, появилась маленькая ящерица. Казалось, она тоже любуется великолепным видом. Мило видел, как она дышит, и, чтоб не спугнуть ее, застыл на месте.

«Вот бы прийти сюда под вечер с Пьером и Полеттой Бланше! — замечтался Мило. — Мы бы принесли книги, игры и еду, а вечером вернулись бы в Марсиган, где жили бы совсем одни и выращивали самое необходимое… А чтобы с нами был кто-нибудь из взрослых, я бы попросил приехать Фиорини. Он бы починил все часы в округе…»

Мило взглянул на часы. Без четверти семь. Он спустился к церкви и пошел на Большую улицу. Кассиньоль, сидя в кафе, играл в карты со старым крестьянином.

— Подожди меня пяток минут, — сказал он Мило, — сейчас я кончаю, а если хочешь, возвращайся один.

Мальчик заколебался, но потом из вежливости решил подождать хозяина. Он вышел из зала и уселся на стуле на пустой террасе. Через десять минут появился Кассиньоль.

— А, ты здесь, — буркнул он, — ну, пойдем.

По дороге он набил трубку и, на минутку остановившись, разжег ее.

Мило шел рядом с ним и старался идти в ногу.

Он ждал, что хозяин заговорит с ним, и потому время от времени внимательно поглядывал на него.

Но Кассиньоль с озабоченным видом все потягивал трубку и молчал. Удрученный Мило невольно спрашивал себя, чем это он рассердил хозяина.

Уже подходя к ферме, Кассиньоль проворчал: «Черт подери!», и Мило вздрогнул, ожидая какого-нибудь упрека или выговора. Но хозяин почти сразу же добавил:

— Эта проклятая трубка опять забилась!

Это были единственные слова, которые он произнес по дороге.

ГЛАВА LVIII

Мило быстро привык к жизни в деревне и даже находил в ней особое удовольствие. Леонс сказал ему правду: хозяева были не скряги. Правда, люди они были малосимпатичные и не проявляли к мальчику ни интереса, ни любопытства. Если им, например, приходилось благодарить Мило за какую-нибудь оказанную услугу или за старание, они цедили слова так нехотя и скупо, словно отдавали распоряжение или читали нотацию.

Как правило, южане считаются людьми экспансивными — возьмите, например, мадам Сольес, — но среди них попадаются и такие, которые отличаются невозмутимостью, граничащей с холодностью. Как раз к этому разряду относились и Кассиньоли. Кроме того, они стремились «сохранить дистанцию»: они же были хозяева, а Мило — всего-навсего один из многочисленной рати работников, побывавших в Марсигане! Именно так и воспринял это Мило. Кроме того, самого Кассиньоля дети никогда не интересовали; если бы работник у него был молодой парень, он бы не прочь поболтать с ним и перекинуться в картишки. Ну, а с Мило что возьмешь! А мадам Кассиньоль боготворила лишь одного-единственного ребенка, собственного сыночка, и не желала допускать в лоно семьи еще и другого.

Она относилась к Мило как к очередному батраку, не больше. Поэтому Мило, хоть и ел за столом вместе с Кассиньолями, чувствовал себя крайне стесненно. Кормили его сытно и даже позволяли брать добавку, но зато очень редко вовлекали его в общий разговор.

Поев, мальчик вставал из-за стола и молча уходил из комнаты. Случалось, однако, что мамаша Кассиньоля заговаривала с ним, но вся ее болтовня сводилась либо к покойным родственникам, либо к неумеренным похвалам любимого внучка.

Безразличие хозяев к его персоне сначала огорчало Мило. Но он быстро с этим примирился. Подумаешь, дело какое! Ведь ему никогда не приходилось жаловаться на отсутствие друзей. В одном Марселе их у него целая куча! Кроме того, тысячи незнакомых вещей притягивали его, и, не сумев сблизиться с обитателями Марсигана, он невольно перенес свою любовь на животных, деревья, цветы, на всю окружающую природу, с которой поистине столкнулся впервые.