Милюков

Однако ко времени летних учительских курсов Милюков не успел детально разработать вторую, актуально-политическую часть лекций. Было решено, что на курсах он в основном ограничится первой частью, а на второй сосредоточится в следующие месяцы в Бостоне, поскольку он получил приглашение бостонского Института Лоуэлла прочитать курс «Россия и ее кризис», включая текущий момент. Позже бостонские лекции были перенесены на следующий год.

Пятого мая 1903 года Милюков отправился из Петербурга в Лондон поездом (через Ла-Манш переправился на пароме), а оттуда отплыл в Нью-Йорк на американском пароходе «Миннеаполис». Чтобы не транжирить деньги, Милюков взял каюту во втором классе трансатлантического парохода. Со спутниками он общался лишь по необходимости, почти всё время занимаясь своим курсом, который был еще далек от завершения. Океанское плавание прошло благополучно. На шестой день, 2 июня, Павел вместе с другими пассажирами увидел сначала статую Свободы, а вслед за ней «неполнозубую челюсть перспективы Нью-Йорка»^{263}.

Впечатление от крупнейшего города Нового Света было неоднозначным. Он показался Милюкову похожим на скопление бесчисленных ульев или муравейников. Русский ученый с некоторым удивлением, но в то же время с уважением отнесся к американскому rush — бурному темпу деловой жизни. Еще до спуска на берег он оказался жертвой этой спешки. Просматривавшие заранее списки пассажиров репортеры решили, что русский профессор-историк, да еще и не миновавший царских застенков, является для них лакомым куском. На обычные вопросы, как ему нравится Америка (которую он еще не видел!) и какова цель его приезда, Павел ответил одной-двумя фразами. Каково же было его удивление, когда буквально через два-три часа, купив на Манхэттене только что вышедшие газеты, он обнаружил там свое интервью, почти полностью придуманное газетчиками и опубликованное в экстренном порядке. Надо сказать, что на этот раз выдуманное журналистами интервью хотя и представляло Милюкова горячим поклонником Америки, каковым он не был, оказалось совершенно безобидным и привело его в радостное возбуждение, продемонстрировав прежде всего грандиозный темп жизни страны: прошли считаные минуты от его высадки с парохода, а в киосках уже продавались газеты не только с текстом «интервью», но и с его фото.

Если эти первые впечатления одновременно порождали и восхищение быстротой, деловой хваткой, конкурентоспособностью, динамичностью, и раздражение бесшабашностью и пренебрежением к истине во имя первенства в гонке, то следующие дни значительно повысили уважение Милюкова к американскому образу жизни.

Крейн принял его в своем доме в самом центре Манхэттена, на 5-й авеню. Только познакомившись с семьей миллионера, Павел Николаевич узнал, что его младшая дочь глухонемая, и поначалу воспринял это как семейную трагедию, но вскоре обнаружил, что девушка живет полноценной жизнью, понимает речь по губам собеседника и выражает эмоции и мысли жестами.

Это было только начало. Милюкова повезли в спонсируемую Крейном и другими благотворителями школу-интернат, где учились и жили глухонемые девушки. Павел рассказал воспитанницам о России, о том, чем собирается заниматься в Америке. Его слушали с интересом и отлично поняли. «Я вышел из института совершенно потрясенный этим опытом: какое громадное количество зла и страданий могло быть вычеркнуто этим способом из жизни! И я не понимаю, почему американский опыт до сих пор остался почти неизвестным в Европе, где всё еще глухонемые разговаривают при помощи пальцев, то есть только между своими»^{264}.

Америка открывалась перед ним с новой стороны — это теперь была страна живых людей, а не человеческий муравейник.

В Чикаго приглашенный профессор прибыл поездом из Нью-Йорка как раз к открытию летних курсов. Здесь он увидел, как академическая Америка следовала давней европейской традиции, хотя и насыщала ее демократическим элементом. Новый профессор должен был во дворе кампуса (университетского городка) обойти несколько сотен собравшихся преподавателей и слушателей; каждому его представлял президент университета Чарлз Харпер, каждому следовало протянуть руку и сказать хотя бы «Как вы поживаете?» (именно сказать, а не спросить, ибо ответ не предполагался). На следующий день, надев мантию и профессорскую шапочку, без которых входить в аудиторию не полагалось, Павел Николаевич встретился со студентами.

Лекционный курс «Русская цивилизация» продолжался с 23 июня по 24 июля.

Милюков быстро познакомился с профессорами и преподавателями, особенно молодыми, с которыми ежедневно встречался в столовой для преподавательского состава. Оказалось, что и здесь полагалось соблюдать определенную традицию — после шести вечера столовая превращалась в ресторанный зал, и появляться в ней можно было только в смокинге. Такое сочетание простоты и показного аристократизма, общительности и чопорных манер, подражающих европейским, всё более отходящим в прошлое, умиляло русского профессора.