Милюков

Однажды, заглянув к редактору журнала «Мир Божий» филологу Федору Дмитриевичу Батюшкову, Павел познакомился с двумя американцами, которые, помимо прочего, хотели найти преподавателя русистики для Чикагского университета. Одним из новых знакомых был Чарлз Крейн — собственник больших пакетов акций различных промышленных и транспортных предприятий, один из хозяев знаменитой фирмы «Вестингауз». Распоряжался своими доходами Крейн своеобразно — он считал своей миссией ознакомление американцев со старыми культурами, к которым причислял и славянские, а особое предпочтение среди славянских государств отдавал России. Именно он профинансировал создание в Чикагском университете кафедры славистики, на которой первый курс лекций в 1902 году прочитал известный деятель чешского национально-освободительного движения Томаш Масарик, автор ряда работ по истории славянства и социологии, высоко ценимых гуманитарным научным сообществом. В связи с возвращением Масарика в Европу Милюкову предложили заменить его в Чикагском университете^{252}. А. В. Макушин и П. А. Трибунский предполагают (впрочем, не мотивируя), что Милюкова рекомендовал М. М. Ковалевский^{253}.

Скорее сыграло роль выдвижение Милюкова в начале 1902 года в члены Императорской академии наук по разделу изящной словесности^{254} (историю в те времена относили не к наукам, а к искусствам). В академию он не прошел, но сам факт выдвижения показателен. Зато 26 июня того же года Павел Николаевич был избран членом-корреспондентом Болгарского книжного общества (будущей Академии наук) по историко-филологическому отделению, с чем его сердечно поздравило руководство Книжного общества^{255}.

Столь же лестным было приглашение в Чикаго. Павел Николаевич не скрывал, что весьма обрадовался этому предложению — оно свидетельствовало, что и за океаном уже знают и ценят его исторические труды и одобряют его общественную деятельность. Были, правда, две существенные трудности. Павел слабо владел английским языком, но, обладая великолепной памятью, усидчивостью и способностью легко овладевать иностранной лексикой, полагал, что эта трудность будет им преодолена сравнительно быстро. Вторая трудность была более серьезная: Милюков, хотя и жил фактически свободно под Питером, оставался под следствием и ожидал то ли суда, то ли административного приговора (таковые выносились в отношении лиц, по поводу преступных деяний которых не было достаточных доказательств).

На следующих встречах Милюков договорился с Крейном, что приедет в Чикаго летом 1903 года и начнет преподавать на курсах для школьных учителей. Крейн был уверен, что сможет добиться разрешения правительства на поездку Павла Николаевича в Америку. Можно предположить, что американский миллионер, уже знакомый с коррупцией русского чиновничества, заранее предусмотрел сумму для взятки, которая должна была способствовать положительному решению вопроса.

Верный своей привычке сразу брать быка за рога, Милюков немедленно приступил к основательному овладению английским языком. Он нашел некую английскую преподавательницу, которая поняла, что ему было необходимо (она не стала задавать уроки по грамматике, а ежедневно разговаривала с ним на своем родном языке). Через несколько уроков учительница стала работать вместе с ним над будущим курсом, помогая органично перейти от навыков русской речи к особенностям английской (правда, именно в британском, а не американском варианте). «Мне приходилось, — вспоминал Павел Николаевич, — переделывать каждую фразу моей вступительной главы по нескольку раз, и всё казалось, что ради ясности я жертвую точностью»^{256}. Из этих слов следует, что с самого начала предполагалось издание в США его лекционного курса на английском языке — недаром речь шла именно о вступительной главе, а не о вступительной лекции.

Между тем весной 1902 года стал известен административный приговор. Хлопоты американца не увенчались успехом — Милюков получил полгода тюрьмы. По счастью, административная практика в Российской империи продолжала оставаться патриархальной — даже к такому оппозиционеру, каким уже проявил себя Павел Николаевич, допускалась известная степень доверия, которое полагалось оправдывать, ибо в противном случае человек, нарушивший данное слово, лишался уважения не только политических противников, но и единомышленников. Сам же Милюков видел в царизме и его администрации противника, с которым следовало вести борьбу, но не исключал и компромиссы.