Они плакали, я видел. Утирали слезы. А значит – зацепило. Значит – я не зря старался.
– А теперь – про десантников. Про войска специального назначения. Про тех, кто бился в окружении противника, про тех, кто захватывал плацдарм. Про бесшабашных парней, для которых нет невозможных задач! Никто – кроме нас! Вот как говорит десант!
Я держал зал. Он был мой, я это знал. И уже не удивлялся грому оваций. Так должно быть. Потому что –
– А эта песня – всем. Всем правильным командирам, которые вели в бой солдат. Всем настоящим офицерам, и тем, что выжили, и тем, что лежат в сырой земле. Но мы помним. Никто не забыт, и ничто не забыто!
Смотрят на меня. Тысячи глаз, тысячи лиц…а я пою, а я выговариваю слова… И тут…врезал! Давай!
Комбат, батяня, батяня, комбат!
Ты сердце не прятал за спины ребят!
Летят самолеты и танки горят
Добьет, е, комбат, е, комбат!
Комбат, батяня, батяня, комбат,
За нами Россия, Москва и Арбат.
Огонь батарея, огонь батальон,
Комбат, е, командует он!
Огонь батарея, огонь батальон,
Огонь батарея, огонь батальон.
Огонь батарея, огонь батальон,
Огонь батарея, огонь, огонь, огонь, агония!
Когда я пел припев – все встали! Весь зал! И хлопали в такт музыке! В такт словам! И подпевали! С улыбками и слезами! И у меня слезы на глазах…
А потом был «Солдат». И наконец – «Родина-мать». Перед тем, как ее спеть, я помолчал, улыбнулся притихшему залу:
– Наверное, меня потом будут критиковать за эту песню. Но вы меня поймете. Выжившие, вернувшиеся домой – мы будем праздновать победу! Мы будем гулять! Потому что – заслужили! Потому, что так положено по русскому обычаю – поднять чарку за Родину, за победу! Итак, «За тебя, родина-мать»!
Когда я во второй раз начал припев – зал стоял и пел со мной – «За тебя, Родина-мать». И снова у меня на глазах выступила влага. Зал заряжался от меня – я заряжался от зала.
Мне долго аплодировали, не давали и слова сказать. Наконец, зал успокоился, и люди утирая глаза сели на свои места. И тогда я сказал:
– А сейчас…сейчас будем петь все вместе. Итак, прошу!
И тут…погас свет, и над оркестром открылся экран, на котором появились марширующие по Красной площади войска, полетели самолеты, и…заиграла ритмичная рок-музыка! И я запел!
Это было потрясающе. Под хронику, под ныряющие танки, под проносящиеся самолеты, под стартующие ракеты – гимн! И самое главное – гимн со словами. Ведь сейчас гимн исполняют без слов!
И рок-музыка! Гимн под рок-музыку! Хорошо, что Шелепин ЭТО разрешил. Спасибо ему. И вышло круто. Очень круто. Зал стоял и пел. А когда хроника закончилась и отгремели последние аккорды, зал загремел, захлопал, закричал.
Меня все не хотели отпускать, Кириллов смущенно улыбался, а я кланялся и тоже хлопал – залу. А когда стих зал, поблагодарил:
– Спасибо вам за все! Будем жить! Урааа! Урааа! Урааа!
И зал кричал «ура» вместе со мной.
Когда ушел со сцены, то ощущение было таким, будто я только что вышел из боя. Меня даже потряхивало от избытка адреналина.
– Приветствую вас! – сказал голос позади меня, я обернулся и увидел…Лещенко. Он протягивал мне руку, и я автоматически ее сжал, да так, что певец поморщился:
– Ох! Вот это у вас хватка!
– Простите – смутился я – После выступления меня просто трясет. Плохо контролирую себя. Не рассчитал.
– Даа…вот это выступление! – восхищенно протянул Лещенко – Давно такого не видал! Потрясающе! И песни замечательные! Мне бы хотелось исполнить ваши песни!
– И мне – раздался голос рядом.
– И мне! – хохотнули слева.
Кобзон и Магомаев, вот тебе и раз!