Михаил Федорович

Дело сыска посадских людей было постоянным предметом внимания царя Михаила Федоровича, слушавшего доклады князя Ивана Андреевича Голицына об этом 5 июня, 10 июля и 14 сентября 1637 года. Каждый раз государевыми указами уточнялись отдельные детали сыска и рассмотрения дел бывших посадских людей, вышедших из тягла. Оказалось, что они не только уходили в закладчики, но и меняли свой статус, поступая в пушкари, стрельцы, садовники и другие чины. На первом докладе царю 5 июня 1637 года боярин князь Иван Андреевич Голицын говорил о таких бывших тяглецах, живших «в Басманной слободе, в Садовникех, в Кадашеве, в пушкарех, в стрельцах, во псарех, в станошникех, и в седельникех, и в подковщикех, и в зелейщикех, в мельникех, в печатных и в денежных маете — рех, в солдатех, в Красном селе, в воротниках, в кузнецах и в сторожех по приказом»[397]. Всех их было предписано вернуть в тягло, хотя быстро найти замену не представлялось возможным. Не случайно, большую часть возвращенных на посад составили тяглецы, жившие в Москве за патриархом, митрополитами и монастырями (73 человека из 89 упомянутых в росписях посадских старост и сотских), в то время как из 277 человек, живших в Садовниках и Кадашеве, а также служивших в приказах, обратно в тягло вернули только 42 человека.

По докладу боярина князя Ивана Андреевича Голицына царю Михаилу Федоровичу «в комнате в вечеру» 10 июля 1637 года, для сыска закладчиков ему было придано из Разрядного приказа десять человек дворян. Им было велено сыскивать дворников и «всяких рукодельных и промышленных людей», живших на осадных дворах в Китай-городе и Белом городе. Между тем даже если боярин князь Иван Андреевич Голицын и находил закладчиков, и возвращал их по своему суду обратно в тягло, то на этом споры на посаде не заканчивались. Можно только подивиться той изобретательности, с какой умели обходить царские указы монастырские стряпчие и приказные люди боярских вотчин. Иногда создается впечатление, что они могли найти выгодный для себя ответ на любой царский указ, придумав какие-нибудь хитроумные ходы. Правда, нередко вся хитрость состояла в пущенных в ход угрозах и насилии.

По словам челобитной «москвичей черных розных сотен и слобод сотцких и старост», рассмотренной царем Михаилом Федоровичем 14 сентября 1637 года, закладчики, «стакався» (сговорившись) «вместе з боярскими стряпчими», стали выдавать на себя задним числом заемные памяти и ссудные записи на деньги, которые они не брали! На первый взгляд совершенно глупо обременять себя никогда не существовавшими долгами. Но комбинация была многоходовой, ее целью было воспрепятствовать возвращению боярских людей в тягло. Такие записи, вопреки наказу, выданному боярину князю Ивану Андреевичу Голицыну, не объявлялись перед ним, зато должны были появиться позднее, когда приходило время возвращения людей в посадское тягло. Тогда-то перед сотскими и старостами вставал вопрос, брать или нет в новые члены посадской сотни человека, обремененного крупным «долгом», с опасением, что он будет взыскан с них по принципу круговой поруки. Добиться же того, чтобы судья Владимирского судного приказа боярин князь Иван Андреевич Голицын снова вернулся к решенному положительно делу, было проблематично. Свои уловки находились и у «патриарших и властелинских стряпчих», которые, не стесняясь, обещали затаскать сотских и старост черных сотен в судах по духовным делам: «А патриархов и властелинские стряпчеи похваляютца на них, на сотцких и на старост, поклепными духовными делами и розными всякими ж напрасными продажами»[398]. Если же дело не получалось выиграть никаким способом, то закладчиков попросту грабили, отбирали у них все дворы и постройки и так возвращали на посад. Естественно, что во всех таких вопиющих случаях произвола царь Михаил Федорович вставал на сторону обиженных посадских людей, запретив рассматривать иски по ложным памятям и распорядившись рассматривать в патриаршем суде одни духовные дела, без приписки к ним денежных исков.