Переписка Микеланджело «болонского периода» дает недвусмысленное представление о том, в каком запустении, скудости и бедности он жил. За свои работы он получал внушительные гонорары, его высоко ценили наиболее могущественные правители тогдашнего мира – гонфалоньер Содерини и папа Юлий, – однако он предпочитал вести существование отшельника, замкнувшегося в своей келье.
Впервые эта склонность к мазохизму проявилась у него еще в Риме. Летом 1498 года, когда наконец прибыл мрамор, предназначенный для «Пьеты», Микеланджело, вероятно, для того, чтобы удобнее было высекать столь большую скульптуру, впервые снял для себя дом и мастерскую[559]. В юбилейном, 1500 году навестивший его брат Буонаррото привез домой весьма неутешительный рассказ о том, в каких условиях тот живет. В результате Лодовико Буонарроти отправил сыну чудесное письмо со множеством советов вполне в духе Полония; голос отца Микеланджело явственно различим, Лодовико чрезвычайно раздражает своей мелочностью, но, даже раздражаясь, мы не можем в чем-то не признавать его правоту:
«Буонаррото передал мне, что в Риме ты живешь очень и очень бережливо, если не сказать скупо. Бережливость похвальна, скупость же предосудительна, ибо сие есть порок, мерзкий в глазах Господа и людей и, более того, разрушающий тело и душу. Пока ты молод, ты сможешь какое-то время выдерживать эту добровольно взятую на себя нужду; но когда юность[560] минет, силы иссякнут, недуги и дряхлость обрушатся на тебя… Прежде всего избегай скаредности. Трать деньги осмотрительно, но не скупясь и помня, что нельзя пренебрегать необходимым. Что бы ни случилось, не подвергай себя лишениям, ведь при твоем-то роде занятий, ежели суждено тебе занедужить (от чего Боже сохрани!), то жизнь твоя будет кончена. Самое главное, береги голову, держи ее в умеренном тепле, да смотри никогда не мойся; вели растирать себя, но не мойся»[561].
Возможно, Микеланджело последовал совету встревоженного отца соблюдать личную гигиену таким весьма странным образом. Кондиви сообщает об антисанитарных привычках Микеланджело: «Когда он был более здоров, крепок и силен, чем ныне, он нередко спал в одежде и в сапогах, которые всегда носил, хотя бы опасаясь судорог, каковые испытывал он постоянно. Бывало, он не снимал их столь долго, что затем освобождался от них вместе с кожей, словно змея, оставляющая после себя шкурку-выползень»[562]. Вазари вносит уточнения в последнюю отвратительную деталь: сапоги эти были сшиты из собачьей кожи, надевались на босу ногу, и когда он наконец хотел их снять, сдирал вместе с ними часто и кожу[563].
С 1501 по 1506 год Микеланджело, вероятно, проводил немало времени в семейном доме Буонарроти во Флоренции (судя по рисунку на стене кухни в Сеттиньяно, который искусствоведы относят к этому периоду, он бывал там, возможно, спасаясь от летней жары и обдумывая свои творческие замыслы)[564]. Тем не менее, прибыв в Болонью, Микеланджело тотчас же устроил себе временное пристанище, где все зиждилось на принципах строжайшей экономии.
19 декабря 1506 года он писал брату Буонаррото: «[Ж]иву в плохой комнате и купил всего одну кровать, в которой спим вчетвером»[565], – остальными обитателями единственной постели были верный помощник Микеланджело Пьеро д’Арджента и двое флорентийских скульпторов постар[566] ше, которых Микеланджело нанял для выполнения подсобных работ: Лапо д’Антонио ди Лаппо (1465–1526) и Лодовико ди Гульельмо Лотти (р. 1458), специалист по литью из бронзы, некогда сотрудничавший с Антонио Поллайоло.