Микеланджело. Жизнь гения

«[Я] живу здесь, перенося величайшие невзгоды и крайнее утомление: и ничем другим не занят, как только работой днем и ночью. Я терпел и терплю столько трудностей, что, если бы мне пришлось заново сделать другую [статую], я не поверил бы, что мне на это хватит жизни, так как это было величайшее предприятие; и, попади оно в руки другому человеку, он бы в нем увяз. Однако я полагаю, что молитвы некоторых людей мне помогли и поддержали мое здоровье. Ведь это противоречило мнению всей Болоньи, что я ее [то есть статую] когда-нибудь закончу…»[553]

В конце концов весь процесс создания модели, отливки и шлифовки статуи занял у него ровно на год больше времени, чем он надеялся; статую установили над главным входом собора Сан-Петронио только в феврале 1508 года[554]. Вполне объяснимо, что он вспылил, когда, после всех колоссальных усилий, затраченных на создание статуи, болонский художник старшего поколения Франческо Франча (1450–1517/18) похвалил ее в возмутительно вялых выражениях: за прекрасное литье и чудесный материал. Вазари с наслаждением вспоминает, как Микеланджело, решивший, что Франча превозносит скорее бронзу, обрушился на него: «„Значит, я стольким же обязан папе Юлию, от которого я получил ее [бронзу], скольким Вы – москательщикам, от которых Вы получаете краски для живописи“ – и в гневе обозвал его дураком в присутствии благородных господ»[555].

Мы много знаем о том, как продвигалась работа над этой статуей, недостает лишь хотя бы следа самого изваяния. Запечатленный в нем папа Юлий мог бы служить наглядной иллюстрацией афоризма Макиавелли, что лучше правителю внушать подданным не любовь, а страх. Макиавелли написал трактат «Государь» только в 1513–1514 годах, однако положил в его основу наблюдения за событиями именно обсуждаемого периода, а Юлий был одним из современных Макиавелли властителей, политику которого, наряду с образом действий Чезаре Борджиа, Макиавелли анализировал чрезвычайно подробно.

Совершенно очевидно, что бронзовой статуе, равно как и ее модели и ее создателю, было присуще особое качество, terribilità. В одном стихотворении тех лет поэт задает воображаемому страннику вопрос, почему он бросается в бегство при виде изваяния, ведь это не сам Юлий вживе, а лишь его статуя. Безусловно, понтифик внушал страх и трепет. Микеланджело пребывал в тревоге, не зная, как он примет его работу.

В два часа пополудни в пятницу, 30 января 1507 года, папа посетил мастерскую Микеланджело, когда тот изготавливал глиняную модель. Он написал Буонаррото, что папа «почти полчаса наблюдал за моим занятием; после чего дал мне благословение и удалился…». Микеланджело с облегчением отмечает, что папа, судя по всему, был доволен увиденным: «Посему полагаю, что нам нужно от всей души возблагодарить Бога, и прошу вас: так и сделайте и молитесь за меня»[556].

Возможно, именно в это посещение Микеланджело, как он потом поведал Кондиви, спросил у папы, что вложить ему в левую руку (правая рука была воздета благословляющим жестом). Он спросил, не будет ли угодно Юлию, чтобы он изобразил его с книгой в левой руке. На это папа отвечал: «Зачем же с книгой? Вложите мне в руку меч, ведь я человек неученый». И пошутил, с улыбкой глядя на Микеланджело: «А правой, поднятой рукой я благословляю или проклинаю?» – «Вы предостерегаете местных жителей, Ваше Святейшество, наказывая им проявлять осторожность»[557].

К сожалению, Юлий пренебрег другой рекомендацией Макиавелли, заключавшейся в том, что, хотя и лучше внушать подданным не любовь, а страх, правителю следует вести себя так, чтобы избежать ненависти и презрения. 30 декабря 1511 года, едва успев отделаться от расквартированного у них в городе папского гарнизона, болонцы низвергли бронзового Юлия с пьедестала и расплавили; творение Микеланджело просуществовало менее четырех лет. Из части металла герцог Феррарский отлил пушку, дав ей оскорбительное имя «Юлия»[558]. Не сохранилось ни единого рисунка, на котором было бы запечатлено это изваяние, ни даже описания, оставленного очевидцем, – только упомянутое стихотворение. Трудно избавиться от мучительного подозрения, что мы утратили шедевр.

* * *