Микеланджело. Жизнь гения

Собор, пропитанный невыносимым запахом ладана, напоминает самую дорогую лавку старьевщика в мире. Однако внезапно среди хлама перед нами предстает скульптура, прекрасная, одухотворенная и трогательная.

Люсьен Фрейд о «Пьете» Микеланджело в соборе Святого Петра, 2004[267]

Выражение лица мраморного Вакха свидетельствует о возмутительном непонимании духа этого бога и религиозного смысла, вкладываемого в него древними. Он пьян, на лице его застыл отпечаток жестокости, и тупости, и самого низменного разврата. Как произведению искусства, ему недостает гармонии; как изображению Вакха, ему недостает абсолютно всего.

Перси Биши Шелли о «Вакхе» Микеланджело, 1820[268]

Вакх. Деталь с изображением сатира. 1496–1497

Микеланджело вернулся в город, который мудрено было узнать. В неспокойные ноябрьские дни 1494 года Савонарола, как ни странно, превратился из вызывавшего восторг красноречивого проповедника в преемника Медичи и пастыря, которому повиновалось население Флоренции. После бегства Пьеро Медичи город ненадолго заняли французские войска, но не стали его разорять и грабить, как опасались жители, а внезапно отступили, видимо не рискуя вступать в рукопашную с флорентийцами на улицах, – однако политический ландшафт Флоренции непоправимо изменился. Впервые за шестьдесят лет исчезли Медичи, тайно, «за сценой», приводившие в движение рычаги власти. Не занимая никакой официальной должности, Савонарола, который приобрел исключительное влияние, поскольку в нем стали видеть некоего пророка, высказался за решение, по меркам того времени представляющееся радикально республиканским[269]. Власть он предложил передать новому, более крупному законодательному органу, Великому Совету, расширив его за счет включения так называемых popolo, то есть не очень богатых представителей среднего класса, подобных Буонарроти. Допустить к управлению городом бедняков было немыслимо даже с точки зрения Савонаролы.

Савонароле представлялось, будто Господь уготовил Флоренции особую судьбу. Ей надлежало послужить светочем и образцом богоугодной жизни; именно из Флоренции должна была распространиться реформа погрязшей в грехах Церкви и прогнившего общественного устройства. Править Флоренцией будут не Медичи и не иные тираны, а Христос Царь.

Впрочем, перед честолюбивым молодым художником в городе открывались отнюдь не радужные перспективы. Новое правительство – расплывчатый союз могущественных группировок и отдельных лиц – всецело находилось под влиянием проповедника-пуританина. Даже произведения религиозного характера из-за политических пертурбаций и новой войны с Пизой, находящейся в семидесяти километрах от Флоренции, художникам и скульпторам стали заказывать значительно реже, чем прежде. Обнаженную же скульптуру теперь регулярно отправляли в костер во время публичных сожжений предметов роскоши, заменивших языческие карнавальные празднества. Микеланджело явно нуждался в новом меценате и выбрал Лоренцо ди Пьерфранческо Медичи.

Это было разумное решение. Лоренцо ди Пьерфранческо Медичи воспитывался при дворе Лоренцо Великолепного; покровитель Боттичелли, он, безусловно, обладал тонким художественным вкусом. Теперь он приобрел и политическое влияние. Он и его брат с восторгом примкнули к антимедицейски настроенным мятежникам и приняли новую фамилию – Пополано. Для Лоренцо Микеланджело изваял скульптуру младенца Иоанна Крестителя.

Затем Микеланджело «принялся за создание бога любви»[270]. Этот «Купидон», исчезнувший много веков тому назад, представлял античного бога любви пухленьким младенцем, путто или амурчиком. Микеланджело именовал его «bambino», «ребенком». Прообразом послужила изображающая спящего купидона античная скульптура, находившаяся в коллекции Лоренцо Великолепного и потому хорошо известная Микеланджело. Более того, работа Микеланджело повторяла оригинал столь точно, что невольно приводила на ум историю с живописной копией гравюры Шонгауэра. По-видимому, Микеланджело еще раз попытался подражать произведению искусства, которым восхищался, одновременно тщась его превзойти.