Микеланджело. Жизнь гения

Вердикт, во всеуслышание вынесенный Бьяджо, имел самые непосредственные последствия. Микеланджело «в отместку изобразил его с натуры, не глядя на него, в аду в виде Миноса, ноги которого обвивает большая змея, среди груды дьяволов»[1285] (и, хотя Вазари об этом умалчивает, гигантская змея впивается владыке ада в пенис).[1286]

* * *

Не успев завершить «Страшный суд», Микеланджело получил тяжелые травмы. По словам Вазари, «ему случилось упасть, не очень, впрочем, с большой высоты, с подмостьев этого произведения, и он повредил себе ногу, но, несмотря на боль, он из упрямства никому не позволял лечить себя». Все это весьма напоминало очередной приступ депрессии, вызванной гневом и раздражением, из тех, что случались у него неоднократно, особенно от крайней усталости, изнеможения и постоянной тревоги. На сей раз его поведение граничило с самоубийственным. В антисанитарных условиях тогдашнего Рима незалеченная рана могла представлять чрезвычайную опасность. Микеланджело спас его друг, флорентийский врач по имени Баччо Ронтини. Вазари описывает, как доктор пришел проведать страждущего Микеланджело, постучал в дверь, не получил ответа, сумел проникнуть в дом и обнаружил художника «в отчаянном состоянии»[1287]. Врач отказался оставить больного и пребывал при нем, пока не наступило улучшение.[1288]

Страшный суд. Деталь: Минос, терзаемый змеей. 1536–1541

* * *

31 октября 1541 года мир наконец узрел «Страшный суд» – спустя восемь лет после того, как папа Климент уговорил Микеланджело взяться за этот заказ, и пять с половиной – после того, как он фактически приступил к работе[1289]. За исключением «Воскресшего Христа», это было первое крупномасштабное произведение Микеланджело, представшее взорам публики за последние ровно двадцать девять лет, со времен потолочного плафона Сикстинской капеллы. По словам Вазари, Микеланджело «открыл его… поразив и удивив им весь Рим, более того – весь мир; да и я, находившийся в Венеции и отправившийся в том году в Рим, чтобы его увидеть, был им поражен»[1290].

Мантуанский посланник Нино Сертини через две с половиной недели после того, как была открыта новая потрясающая воображение фреска, послал доклад о ней своему господину кардиналу Эрколе Гонзага, некогда сказавшему о «Моисее», что «одного этого изваяния довольно, чтобы прославить могилу Юлия»; за год до этих событий, после смерти своего брата Федериго, кардинал принял бразды правления в Мантуе.

Сертини сообщал, что, «хотя Ваше Преосвященство сами могут вообразить всю красоту открытой фрески, находится немало тех, кто всячески хулит ее и поносит». Среди первых, кто подверг «Страшный суд» критике, были театинцы – члены строгого монашеского ордена, вознамерившегося вернуть клириков и мирян на стезю добродетели.

По мнению театинцев, возможно сформулированному кардиналом Карафой, одним из основателей их ордена и человеком, серьезный конфликт с которым у Микеланджело случится несколько лет спустя, «Страшный суд» отличался непристойностью: «Изображать обнаженных, выставляющих себя напоказ [дословно: «выставляющих напоказ свои срамные части»], в таком месте не подобает». Далее Сертини говорит, что нет недостатка и в тех, кто сетует, что и Христа Микеланджело написал безбородым, слишком юным и «лишенным величественности, что Ему пристала».

Посему картина вызывала ожесточенные споры: «Одним словом, все только о ней и говорят». Однако мало кто оспаривал, что это величайший шедевр; страстно защищали его и многие князья Церкви. Кардинал Корнаро, который провел в капелле много часов, созерцая «Страшный суд», объявил, что, если «Микеланджело напишет для него картину с изображением хотя бы одной из тех фигур, что запечатлены на фреске, он готов заплатить ему любую сумму». Сертини считал, что дело обернулось к лучшему. Он обещал своему повелителю, что попытается получить у Микеланджело копию для отправки в Мантую, хотя и опасался, что она не передаст всего впечатления от столь огромной и сложной фрески[1291].

В целом действия Микеланджело предвосхищали открытие современной выставки. Сначала публика ожидала показа фрески с интересом и с нетерпением, а если вспомнить об опубликованном письме Аретино, можно даже сказать, что работа над ней сопровождалась предварительной рекламной кампанией. Многие ценители искусства заранее предвкушали появление великого шедевра. В итоге мнения разделились. Фреска вызвала скандал, поборники нравственности стали громогласно высказывать недовольство, разгорелся спор, также вполне современный по своим последствиям, между теми, кто отстаивал религиозные ценности, и теми, кто выступал за право художника на творческую свободу. В конце концов были предприняты решительные усилия с целью подвергнуть шокирующую фреску цензуре.

Глава двадцатая Реформа