Микеланджело. Жизнь гения

Из всех упомянутых замысловатых деталей в конце концов были созданы лишь главные части гробниц младших Медичи, включая их собственные скульптурные изображения и изваяния времен суток: впрочем, даже этого оказалось достаточно, чтобы покрыть посмертной славой двух этих в остальном малопримечательных исторических личностей. К фигурам четырех речных божеств Микеланджело даже не приступил, хотя часть глиняной модели одной из них сохранилась. Кроме того, Микеланджело создал три статуи для третьей гробницы, в которой предстояло упокоиться старшему Лоренцо и его брату Джулиано, но архитектурный проект их монумента мастер даже не начал. Неумолимый ход времени, повлекший за собой другие смерти и трагические события, перервал работу над этим проектом задолго до того, как Микеланджело завершил ее.

Если вспомнить, каков был нрав великого мастера, неудивительно, что в отношениях между ним и его подчиненными появилась напряженность. В длинном ворчливом письме от 26 января 1524 года, в самый разгар работ в капелле, Микеланджело так жаловался на неудобства, доставляемые ассистентами и помощниками: «Если вы помогаете неблагодарному несчастному, впавшему в нужду, то, сколько бы вы ему ни пожертвовали, он неизменно говорит, что этим вы ничуть себя не ущемляете. Если же вы, желая оказать ему услугу, даете ему какую-нибудь работу, то он неизменно говорит, что вы были вынуждены помочь ему, ибо не знали сами, как выполнить эту работу».

В таком случае неблагодарный подчиненный «поджидает, пока его благодетель не совершит публично какую-либо ошибку, и тогда пользуется его оплошностью, дабы очернить и опорочить его перед всем миром, и добивается, что все ему верят. Так всегда бывало со мною, ибо я не нанял ни одного рабочего, которому искренне, от всего сердца не делал бы только добра. Однако, поскольку все они говорят, что я чудак, что я одержимый [bizarria o pazzia], хотя никто не страдает от моих странностей, кроме меня самого, все они дерзко распространяют обо мне злые слухи, оскорбляют и поносят меня»[972].

Климента беспокоило стремление Микеланджело всецело подчинять процесс работы своей воле и контролировать малейшую деталь. Учитывая, что христианству угрожал неминуемый раскол, институт папства переживал кризис, а политические разногласия в Италии разрешались на поле брани, папа посвящал на удивление много времени своему любимому художнику, снедаемый тревогой по поводу его работы. «Умолите Микеланджело нанять сотрудников, – наставлял он одного из друзей мастера, священника Фаттуччи, – по двум причинам: во-первых, потому, что одному человеку не под силу сделать все, а во-вторых, потому, что нам самим не суждено прожить долго».

Впрочем, неусыпное, маниакальное внимание к деталям, которое демонстрировал Микеланджело, принесло блестящие результаты: это заметно по великолепному качеству резьбы, точности и элегантности, с которой выполнено убранство и капеллы, и библиотеки. Только гений, одновременно одержимый безумной жаждой власти над самим творческим процессом, мог добиться таких достижений.

Вместе архитектурные и скульптурные элементы гробниц составляют гармоничное целое. Воображение Микеланджело-зодчего воспарило в заоблачные выси. Между двумя фазами строительства Новой сакристии, или капеллы Медичи, его искусство преобразилось. Приступая к проекту в 1520–1521 годах, он следовал флорентийскому стилю Брунеллески и Джулиано да Сангалло, но, погрузившись в работу в начале 1524 года и тотчас взяв лихорадочный темп, он подверг этот стиль революционным изменениям.

Архитектурные формы, изобретенные Микеланджело на второй стадии проекта: гробницы и окружающее их убранство, вырезанные не из pietra serena, а из мрамора, – столь радикально отличались от привычных в ту пору, что поражали воображение Вазари даже четверть века спустя. С одной стороны, они представлялись ему соблазнительно прекрасными, с другой – возмутительно дерзкими, поскольку нарушали почтенный чин классической архитектуры. Он превозносил собственные изобретения Микеланджело, но отмечал, что «вольности эти весьма приободрили тех, кто, увидев его работу, начал ему подражать; после чего в их украшениях появились новые выдумки, скорее как причуды, чем согласно разуму или правилам»[973].