В чем именно заключалось эстетическое новаторство Микеланджело, точно подметила историк архитектуры Кэролайн Элам: наиболее отчетливо оно проявилось в окнах третьего этажа сакристии[974]. Они были последней деталью архитектурной конструкции, выполненной на месте из
Совершенно уникальная особенность этих окон заключается в том, что их стороны образуют не правильный четырехугольник, но трапецию, как бы стремясь сойти на нет. Иными словами, они исполнены динамизма, они точно движутся, тщась соединить нижнюю часть капеллы с кессонами купола, сегменты которого оптически уменьшаются по мере приближения к центру. Вся верхняя часть интерьера на глазах у зрителя словно напрягается и расслабляется, подобно мышце.
После избрания папой Климент VII никогда более не возвращался во Флоренцию, но по-прежнему живо интересовался происходящим в Сан-Лоренцо. По большей части свои соображения и указания он передавал либо через священника Фаттуччи, либо через Якопо Сальвиати, женатого на одной из дочерей Лоренцо Великолепного и, кроме Климента, единственного мужчину в старшей ветви семьи. Кардинал мог прямо обсуждать с художником детали работы, не нарушая приличий, но папе, духовному отцу всех христиан мира, это не пристало. Впрочем, иногда понтифик и художник отказывались соблюдать это правило.
В начале 1525 года Микеланджело послал письмо непосредственно Клименту. Он начал с извинений, но быстро перешел к саркастическому тону. Написать его вынудил очередной срыв поставки мрамора, и, что было ему свойственно, он вызывался взять всю ответственность на себя: «Если бы мне, человеку сумасбродному и злому, каков я и есть, позволили продолжать так же, как я начал, то все мраморы для названных работ во Флоренции были бы уже должным образом отесаны, и с меньшими расходами, чем это делалось до сих пор; и получились бы они на диво…»[975] Именуя себя «человеком сумасбродным и злым», Микеланджело словно обращается к старинному приятелю, намекая на то, что между двумя немолодыми людьми существуют доверительные отношения.
23 октября Климент совершил беспрецедентный шаг, отправив послание Микеланджело. Он собственноручно добавил постскриптум к письму, написанному по его желанию секретарем, который с удивлением присовокупил подтверждение, что это и в самом деле Его Святейшество изволил начертать лично:
«Тебе известно, что папам не отпущена долгая жизнь, и потому мы не можем желать ничего более, как увидеть собственными глазами завершение работы над капеллой, где покоятся представители нашего семейства, а также над библиотекой, или, по крайней мере, знать, что таковая работа будет закончена. Посему мы вверяем твоему попечению и то и другое, а сами тем временем, как ты однажды выразился, вооружаемся терпением, приличествующим нашему сану, и будем молить Господа, чтобы Он ниспослал тебе мужества завершить начатое. Не сомневайся в том, что, пока мы живы, у тебя не будет недостатка в заказах и ты неизменно будешь вознагражден по заслугам»[976].
Постскриптум заключала прописная буква «Ю» («Юлий», «Джулио»), а составлен он был в неофициальной форме – папа обращался к художнику на «ты». Еще более однозначно свидетельствует об их совместном прошлом мягкий упрек «как ты однажды выразился», прорывающийся сквозь слои положенных согласно протоколу клише: папа запомнил это увещевание и принял близко к сердцу: ему надо запастись терпением. Кроме того, судя по этой краткой приписке, Климент с горечью осознавал, что время, отведенное ему для воплощения всех этих столь дорогих ему замыслов, будет недолгим.