Потолок Сикстинской капеллы. Отделение света от тьмы
К тому времени, как Микеланджело нагнал Юлия, папа успел во второй раз триумфально войти в Болонью 22 сентября 1510 года, а затем принялся собирать войско для крупномасштабной кампании[638]. Тот факт, что Микеланджело сумел получить от понтифика обещание выдать ему еще пятьсот дукатов во времена финансового кризиса, можно считать признаком прочности и доверительности их отношений.
25 октября указанную сумму ему выплатили в Риме[639]. Однако, даже не приступив снова к работе, он убедил себя, что ему должны больше и даже обязаны выплатить задаток. С его точки зрения, полученные деньги представляли собой не что иное, как заслуженный гонорар за уже выполненную работу. Эти деньги он тотчас послал во Флоренцию, дабы положить на свой счет. Прежде чем «снова приступить к работе», как он выразился в письме к Буонаррото, в том числе установить в капелле новые леса и подмости, он должен получить вторую часть денег. Однако ожидаемые дукаты не прибыли, и в конце года Микеланджело снова поскакал в Болонью.
Но фрески в Сикстинской капелле, вероятно, были последним, что волновало в то время папу. Его сразила лихорадка[640]. В какой-то момент, когда французские войска подошли к стенам города, у защитников возникло ощущение, что Юлию придется начать мирные переговоры. Папа лишился аппетита и сна от ярости и отчаяния и заявил, что скорее умрет, чем сдастся. Бо́льшую часть ноября и декабря он проболел, отказываясь принимать пищу, на чем настаивали лейб-медики, и грозя повесить слуг, если они лейб-медикам о том донесут.
2 января 1511 года, едва поправившись, Юлий по сугробам выехал из Болоньи, дабы лично участвовать в осаде маленького городка Мирандола, форпоста его главной цели, Феррары, со словами: «Увидим, кто из нас больше мужик, я или король Франции»[641][642].
Подобное поведение Его Святейшества, далеко не юного человека, поражало современников. Флорентийский историк и государственный деятель Франческо Гвиччардини дивился тому, как «верховный понтифик, предстоятель Господа на земле, преклонных лет, слабый и терзаемый недугами, привыкший к уюту и удовольствиям, собственной персоной отправился на войну, каковую сам и начал против единоверцев-христиан; расположившись лагерем возле неприметного маленького городка, словно полководец, подвергая себя лишениям и опасностям, он не сохранил в своем облике решительно ничего от папы, кроме риз и титула»[643]. Однажды в покой, где почивал Юлий, влетело пушечное ядро, ранив его служителей, но не причинив вреда ему лично.
Вероятно, когда Микеланджело размышлял о том, в каком облике изобразить воплощение высшей власти – Бога Отца, перед его внутренним взором предстал его покровитель, наделенный властной, даже внушающей страх силой воли. И все же в существующих обстоятельствах могло показаться, что дни Юлия сочтены. В случае его смерти работу над росписями могли передать другому художнику или изменить условия контракта. Это была еще одна причина, по которой Микеланджело задумал получить гонорар авансом. Папский датарий Лоренцо Пуччи, сановник папской канцелярии, в ведении которого находились личные расходы Юлия, обещал выплатить Микеланджело требуемую сумму тотчас по возвращении в Болонью.
Однако к февралю, то есть более чем через месяц после того, как Пуччи выехал в Болонью, деньги Микеланджело все еще не получил и потому подумывал отправиться на север в третий раз. Десятилетие спустя он описывал эти месяцы как потраченные впустую: «Я ездил туда [в Болонью] дважды за деньгами, которые мне причитались, и ничего не делал и потерял все это время, пока не вернулся в Рим»[644]. В феврале 1511 года он уже полгода как завершил первую половину потолочных росписей; Юлий же вернулся в Рим только к концу июня.