Микаэл Налбандян

…После сбора винограда обычно проводится «чраках» — добор. То есть добирают незамеченные и оставшиеся на лозах и превращающиеся уже в изюм кисти. Назвав свой журнал «Чраках», отец и сын Мсеряны собирались доказать, что «Юсисапайл» достаточно далек от того, чтобы представлять наиболее зрелое и лучшее.

«Крестным отцом» этого издания с готовностью стал Габриэл Айвазовский.

Дорвавшись до места епархиального начальника епархии Нахичевана-на-Дону и Бессарабии, Габриэл Айвазовский в своем письме министру внутренних дел сообщил, что по поводу «Чракаха» нет никаких возражений, и одновременно предложил свои услуги в качестве «духовного цензора», в то же время прося разрешения министра, чтобы материалы религиозного характера «вообще и повсюду» печатались в книгах и периодике только с его, Айвазовского, разрешения.

Нетрудно угадать, что «Чраках» должен был стать апологетом политики слепого повиновения самодержавию и проповедником слепого клерикализма. Это действительно нетрудно было угадать тем, которые уже знали монаха-регента, понимали взятую им на себя роль и догадывались, что «Чраках» будет в Москве рупором Габриэла Айвазовского.

Следовательно, не было столь уж большой неожиданностью, что сразу же после своего появления на свет журнал этот с удивительной быстротой наладил дружеские связи с «Северной пчелой» Фаддея Булгарина. «Чраках» переводил и помещал статьи из булгаринского журнала, а тот, не оставаясь в долгу, давал, к примеру, подробное описание торжественной церемонии по освящению новой школы в Феодосии. Публикации такого рода крайне необходимы были, чтобы создать в русской среде благоприятное мнение о Габриэле Айвазовском.

Кроме переводов и перепечатки статей, «Чраках» с готовностью подхватывал и интерпретировал для армянской действительности высказывания «Северной пчелы». Так, например, если «Северная пчела» отрицала роль Белинского в русской литературе и даже больше, заявляла, что Белинский был только злом, то «Чраках», не отставая от «Северной пчелы», таким же злом для армян считал Назаряна и Налбандяна и призывал предать огню и уничтожить их книги и статьи.

Но не только этим ограничивалось «сотрудничество» между двумя изданиями. Удивительное родство душ существовало и между их руководителями. Один из них был Фаддей Булгарин, который посылал «куда следует» доносы политического характера и был опытным провокатором. А Габриэл Айвазовский пока еще только разворачивался на этом поприще, но по всему видно было, что в скором будущем он ни в чем не уступит своему многоопытному коллеге.

Об этих годах Очевидец пишет:

«Это было удивительное время, время, когда всякий захотел думать, читать и учиться и когда каждый, у кого было что-нибудь за душой, хотел высказать это громко. Спавшая до того времени мысль заколыхалась, дрогнула и начала работать… Не о сегодняшнем дне шла тут речь, обдумывались и решались судьбы будущих поколений…

…Нравственное состояние, в котором очутилась Россия… в эти годы… редко в истории народов.

Государь умер. На престол вступил его наследник… Война окончилась… И все могло бы идти опять по-старому, традиционному.

Все чувствовали, что порвался какой-то нерв, что дорога к старому закрыта…»

И словно исчез страх, это могучее оружие в руках самодержавия:

«Когда же все общественные связи основаны на страхе и страх наконец исчезает, тогда ничего не остается, кроме пустого пространства, открытого для всех ветров… Но в пустом пространстве жить нельзя».

Это пустое пространство заполнялось революционными идеями, которые открывали заветные горизонты национального освобождения для русских и украинцев, латышей и белорусов, армян и поляков.

Все это обусловливалось прежде всего кризисом крепостнической системы, в результате которой во второй половине пятидесятых годов в стране создалось тревожное положение. Именно это тревожное положение в 1859–1861 годах перерастет в революционную ситуацию и 19 февраля 1861 года достигнет своей кульминационной точки.

Те же самые настроения, брожения, а потом и революционный дух охватил также армянскую молодежь и вообще передовых армянских деятелей 60-х годов.