Микадо. Император из будущего

Да уж! Если династия тэнно— «Небесного хозяина» — прервется, все, тут уж действительно тушите свет. Вся психология японцев пронизана чувством богоизбранности. Шутка ли, род японских императоров является прямыми потомками богини солнца Аматэрасу. Во всех храмах страны в адрес Го-Нары возносят молитвы, его именем и именем первого правителя Японии императора Дзимму совершаются ритуалы и богослужения. На небесные регалии — бронзовое зеркало, ожерелье из драгоценных камней и меч — съезжаются посмотреть все аристократы страны, зарубежные послы и духовные лица независимо от вероисповедания.

Если поразмыслить, то Япония стоит на тех же трех китах, что стояла Россия: православие, самодержавие, народность. Последняя «триада», народность, — это, разумеется, община. Местное террасное земледелие делает невозможным выживание в одиночку. Община — становой хребет островной нации, и никакие Столыпины тут невозможны. Я даже помыслить не могу, чтобы выбить эту основу из-под японского общества, разрешить частникам выход из землячества. Перед принятием любого закона десять раз подумаю: а как его примут и как будут выполнять на деревне? Местное «православие» — это, конечно, не буддизм и не синтоизм. Берем шире — традиции. Разнообразные моральные правила и навыки — Три устоя (абсолютная власть государя над подданным, отца над сыном, мужа над женой), Пять добродетелей и так далее и тому подобное. И вот один из важнейших устоев — самодержавие — зашатался. Мало того что на дворе эпоха феодальной раздробленности. Так еще и последний стержень, связывающий островные элиты, грозит вот-вот вылететь.

— Мы срочно отправляемся в Киото. — Я, не стесняясь присутствия генерала, начинаю натягивать сухое кимоно. — Распорядитесь выделить передовому отряду свежих лошадей.

Чем ближе мы подъезжали к Киото, тем больше я убеждался, что ад существует. Сначала мы увидели черные столбы дымы, которые поднимались в предместьях. Это самураи Хиро жгли чумные дома и трупы людей. Люди в повязках на лицах крюками сволакивали раздувшиеся и почерневшие тела в кучи, заваливали хворостом и дровами, после чего поджигали. Потом к нашему авангарду начали периодически бросаться женщины с истощенными детьми на руках и с криками о помощи. В первый же день мы раздали весь взятый с собой запас риса, рыбы, но просителей не становилось меньше. Количество карантинных застав увеличилось, в каждый отряд входили лучники, которые стреляли в обезумевших киотцев. Как рассказал мне один рёсуй, [48]некоторые жители, найдя у себя на теле пузырьки, наполненные гноем, самостоятельно вскрывают нарыв и пытаются измазать желтовато-зеленой жидкостью окружающих. С каждым днем сумасшедших становится все больше и больше, войска не справляются с потоком беженцев, которые разносят заразу по окрестным деревням и весям.

Крестьяне встречают горожан бамбуковыми копьями и камнями, закапывают рис, который пытаются отнимать горожане, в страхе перед болезнью убивают новорожденных детей. Не поверив рёсую, я заезжаю по дороге в одно из пригородных селений. Надеваю повязку на лицо, захожу в богатый деревянный дом с каменным фундаментом. Дверь открыта, изнутри тянет дымком. На полу сидит лысый старик и палочками для еды переворачивает бобы в глиняном горшочке, стоящем на жаровне.

— Что, дедушка, обошла вас болезнь? — попытался я привлечь внимание к себе.

Старик поднимает на меня глаза, в которых стоят слезы, и я, закашлявшись, давлюсь своим вопросом.

— Внучку вчера схоронил. Невестку и сына — три дня назад. Вот готовлю поминальную трапезу. Присоединяйся, князь.

Ага, это он увидел у меня в руке полуметровую кисточку на костяной ручке — гунто, командирский жезл даймё. Я, держа дистанцию, присаживаюсь у очага. На камнях блох нет, и есть шансы, что чумы я не подхвачу. Шикаю на сунувшуюся вслед за мной охрану, выкладываю перед стариком оставшиеся шарики с рисом.

— Богато живешь. — Один из шариков тут же исчезает в беззубом рту мужчины.

— Рассказывай, что случилось.

Деревня называется Три Столба — по названию трех колонн, которые остались от древних в центре поселения. Чума пришла сюда две недели назад. Болезнь сразу окрестили «черной смертью» — после кончины раздувшийся труп человека быстро чернел. Сначала на теле крестьян возникали синие пятна, появлялись опухоли в паху и под мышками. Поднимался жар. Люди начинали кашлять, затем кашель сменялся кровохарканьем. Моча и кал окрашивались в черный цвет, кровь темнела, язык высыхал и также покрывался черным налетом. Больные бредили, пронзительно кричали. Взрослые умирали за три дня, дети — в течение двух суток. За полмесяца от чумы погибло пятьсот жителей, в живых осталось несколько стариков и женщин. Почему-то первыми заражались и умирали молодые, здоровые мужчины.