МИФы

«Странный» — понятие относительное, а не абсолютное.

Барон Франк H. Фуртур[39]

Помните, как я описывал наш обычный образ действий при попадании в новое измерение? Как мы незаметно прибывали и маскировались, прежде чем смешаться с туземцами? Ну, каким бы уединенным ни было в обычные времена избранное Танандой место посадки — когда мы прибыли, оно таковым точно не являлось.

Когда окружающий мир обрел четкость, стало ясно, что мы находимся в небольшом парке, густо засаженном деревьями и кустами. Однако мое внимание привлекла не флора этого участка, а толпа. Какая толпа? — можете спросить вы. Да вот такая: толпа с горящими факелами, окружавшая нас со всех сторон.

Ну, если говорить совершенно откровенно, окружала она не нас. Она окружала хреновину, на которой мы стояли. Я так толком и не узнал, что такое хреновина, когда Ааз употреблял в разговоре это слово. Однако когда я теперь очутился здесь, я узнал ее с первого взгляда. Штука, на которой мы стояли, могла быть только хреновиной.

Она была своего рода фургоном — в том смысле, что она была большая и на четырех колесах. Помимо этого я мало что могу сказать о ней, так как ее полностью скрывали пучки разноцветной бумаги. Совершенно верно, я сказал «бумаги» — легкого пушистого материала, очень хорошего, если у вас насморк. Но эта бумага была в основном желто-синей. Над нами вырисовывался какой-то чудовищный воин в полном вооружении и даже со шлемом, тоже покрытым пучками желто-синей бумаги.

Что только не промелькнуло у меня в голове, когда Тананда предупредила меня, что валлеты — чудики, но мне никак не приходило на ум, что они — фетишисты с пристрастием к желто-синей бумаге.

— Слазьте с ковчега!

Это последнее нам выкрикнул кто-то из толпы.

— Прошу прощения, — крикнул я в ответ.

— Давай, красавчик, — прошипела Тананда, цепляя меня под локоть.

Мы вместе спрыгнули наземь. И как оказалось, едва-едва успели. Толпа с кровожадным воем хлынула вперед, швыряя факелы на только что покинутую нами хреновину. Через несколько секунд ее охватило буйное пламя, жар от которого подогрел и без того распаленную толпу. Народ радостно плясал и пел, оставляя без внимания уничтожение хреновины.

Осторожно убираясь подальше от этой сцены, я с ужасом осознал, что аналогичные вещи происходят по всему парку. Куда бы я ни взглянул, везде пылали костры из хреновин и радостно веселились толпы.

— По-моему, мы прибыли в неудачное время, — заметил я.

— Что заставляет тебя это утверждать? — спросила Тананда.

— Мелочи, — объяснил я. — Например, то, что они вовсю поджигают город.

— Не думаю, — пожала плечами моя спутница. — Когда поджигают город, начинают обычно не с парков.

— Ладно, тогда скажи мне сама, что это они делают.

— Насколько я могу судить, они празднуют.

— Что празднуют?

— Какую-то победу. Судя по тому, что я могу разобрать, все кричат — мы выиграли, мы выиграли!

Я снова оглядел костры.

— Интересно, что бы они сделали, если бы проиграли?

Вот тут-то к нам и подошел занудного вида субъект. Его несуетливые, деловитые манеры выглядели островом нормальности в море безумия. Мне это не понравилось. Уверяю вас, я ничего не имею против нормальности. Просто вплоть до этой минуты на нас в общем-то не обращали внимания. И я опасался, что сейчас ситуация изменится.

— Вот ваша плата, — грубо бросил он, вручая нам по кошелю. — Костюмы сдадите в Хранилище Приза.

И с этими словами он пропал, оставив нас с разинутыми ртами и кошелями в руках.

— Что бы все это значило? — выговорил я.

— Понятия не имею, — призналась Тананда. — Я перестала улавливать, что к чему, с той минуты, как они назвали ту хреновину ковчегом.

— Значит, я прав! Это была хреновина! — радостно воскликнул я. — Я знал, что они, должно быть, ошиблись. Ковчег — он закрытый со всех сторон и не тонет в воде.

— А я думала, ковчег — это такой десерт из мороженого и имбирного пива, — нахмурилась Тананда.

— Из чего? — моргнул я.

— Отличные костюмы — действительно отличные! — крикнул нам кто-то, когда мимо нас протопала очередная орава.

— Нам самое время кое-что предпринять в смысле личин, — пробормотала Тананда, помахав рукой пьяному.

— Верно, — кивнул я, радуясь, что мы хоть в чем-то согласны.

После моего недавнего опыта с личинами в других измерениях, по идее, не должно было возникнуть никаких сложностей. Валлеты — гуманоиды, и у меня имелось множество образцов для работы. Но, к сожалению, определенные затруднения возникли.

Во-первых, самолюбие. Несмотря на кишащие вокруг нас массы народа, я не мог подобрать двух индивидов, чью внешность мне хотелось бы скопировать. Я никогда не считал себя особенно тщеславным; я никогда не считал себя образцом в смысле физического развития — но это, конечно, до посещения Валлета.