Миф о «немецких деньгах большевиков» — памятник мракобесию

Моор был известен российским социал-демократам задолго до революции, он оказывал денежную помощь разным партиям из собственных средств, полученных по завещанию. Весной 1917 г. он установил связь с германскими ведомствами и выдвинул план передачи средств российским революционерам-противникам войны. Затем Моор предложил средства большевикам, но те проявили большую осторожность и решили установить, нет ли у него подозрительных связей. Обнаружить их большевикам не удалось, но даже при этом возможность получения денег от Моора обсуждалась несколько недель. Это был самый тяжелый период для партии — после июльской травли. Политическим самоубийством было бы для большевиков взять деньги у заведомого немецкого агента в этих обстоятельствах. Видимо, некоторую сумму от Моора Заграничное бюро ЦК по собственному почину получило еще в июне, но затем оно продолжало добиваться от ЦК разрешения на дальнейшее субсидирование. Возможно, и в этот раз деньги были из личных средств Моора, а не из казны МИДа, но в любом случае Моор действовал с согласия кайзеровских чиновников. Можно считать его чем-то средним между Парвусом и Гриммом: еще не так авантюристичен, как первый, и уже не столь наивен, как второй. Судя по всему, он действительно желал помочь революции в России и выманивал у МИДа деньги для нее.

Всего Моор дал в долг (который был возвращен в 1920-х гг.) около 150 тыс. швейцарских франков (сумма, примерно эквивалентная такой же сумме в рублях), при этом бóльшая часть этих средств была получена партией скорее всего уже после Октябрьского переворота. Деньги были использованы за рубежом для революционной пропаганды и в качестве помощи европейским левым партиям, в том числе и в самой Германии [390].

Итак, получение денег от Моора долго обсуждалось в партии, было зафиксировано письменно, они были использованы вне России и позднее возвращены швейцарцу. При этом ясно, что большевики не знали о контактах Моора с немцами. Наконец, полученная от него сумма сама по себе была небольшая и не могла обеспечить победу большевикам.

Е.М. Лаврова считает, что Воровский и просил у Байера денег. Но я бы не сбрасывал со счетов еще одно обстоятельство. Текст просьбы Воровского был передан Моором военному атташе Германии в Берне Нассе. Последующая переписка свидетельствует, что они вдвоем контактировали с Заграничным бюро большевиков по вопросу о мирных переговорах (последние хотели добиться их проведения в нейтральной стране, чтобы привлечь и страны Антанты, а не в оккупированном немцами Брест-Литовске) [391]. Земан поэтому трактует смысл запроса Воровского как уточнение обстоятельств переговоров, а не как просьбу денег [392]. В любом случае, суждение Соболева нуждается в корректировке.

Необоснованные суждения Старцева о послеоктябрьском финансировании большевиков привели к совсем неприличным последствиям. Через два года после смерти Старцева под его именем в очень посредственной коллективной работе были даны такие домыслы: «В большой тайне германское правительство 89 ноября (так в тексте. — Р.В.) открыло финансирование Совету Народных Комиссаров, выделив из своего военного бюджета первые 15 млн. марок. … С этого момента начинается прямая и регулярная финансовая помощь кайзеровской Германии большевикам, достигшая к октябрю 1918 г. 60 млн. “золотых” марок в швейцарской валюте. Деньги эти, можно предположить, впервые были привезены в Петроград в декабре 1917 г., когда в гостинице “Европа” обосновалось представительство Германии во главе с графом Мирбахом» [393]. Трудно сказать, насколько Старцев ответственен за этот текст. Не удивлюсь, если его так подставили «коллеги», так как и весь остальной текст, «принадлежащий» Старцеву, переполнен суждениями, идущими в разрез с прежними работами и тем самым порочащими честь ученого! По-хорошему, это должно быть предметом расследования. Но нужно признать, что его собственное, сделанное походя и не подтвержденное несомненными фактами, заявление о получении большевиками денег после Октября открывало дорогу подобным домыслам.