К сожалению, большинство наших сведений о царской власти исходит из документов, которые были записаны спустя столетия, даже тысячелетия, после самих событий. Если взять за свидетельства нижние культурные слои Иерихона, можно обнаружить, что еще до каких-либо следов появления царской власти там уже имелось хозяйство, достаточно изобильное для возведения большого города и снабжения его жителей постоянной работой. В таком случае следует предположить, что «первобытная демократическая община» (как называет ее Франкфорт) достигла довольно высокого уровня технического развития и ремесленных навыков еще без всякой царской власти. Возможно, это произошло при какой-то иной — более мягкой, действовавшей скорее убеждением — форме правления, которая, по гипотезе Кэтлин Кеньон, могла возникнуть в более благоприятных климатических условиях, преобладавших в этих краях сразу после таяния ледников. Результаты недавних раскопок в Чатал-Хююке на территории Турции придают дополнительную привлекательность данной гипотезе.
Прежде чем особые установления, основанные на принуждении и наказании, приняли окончательную форму, царская власть возникла как некая мутация в сельскохозяйственных общинах, где все еще не существовало сколько-нибудь постоянного распределения труда или четкого разделения на касты, но имелась минимальная экономическая дифференциация благодаря профессиональной специализации, частной собственности или рабству: такое состояние более или менее соответствовало гесиодовскому «золотому веку». Если это так, то оно могло бы объяснить стойкое присутствие царской власти, заметное в значительно более позднюю пору в культуре Нового Света, например, у инков, — в частности, ее авторитарный коммунизм: строй, контролируемый государством, но воспроизводящий в масштабах большого сообщества совместный труда, и осуществляющий совместное распределение его продуктов, что характерно для деревни. В целом, тот же бескорыстный дух и тот же тип принудительной организации стоят за явлением современного коммунизма.
Когда царская власть вытеснила управление сельскохозяйственных общин, их местные функции, только в расширенном масштабе, перешли в руки на центральной власти — храмовой или дворцовой. Общественная собственность оставалась общественной собственностью, но теперь она принадлежала богу в лице царя. А когда правитель распределял между своими приближенными или эту собственность, или свеженаграбленную добычу, то она становилась «частной» собственностью, вокруг которой на протяжении всей истории сохранялась аура царской, если не божественной, неприкосновенности. Первым признаком такой неприкосновенности была установленная для бога доля в порождениях земли, взимаемая храмом; впоследствии этот древний обычай плавно перешел и в традицию церковной десятины в средневековом: христианстве. В то же время, каждому члену общины причиталась своя привычная доля. Пока люди чтили богов и повиновались царю, им были обеспечены безопасность и некоторая частица божественной щедрости. Так называемое «государство всеобщего благосостояния» сегодня сохраняет — или, лучше сказать, «восстановило» — многие из этих политических особенностей.
Регулируемый государством коммунизм, по-видимому, отмечал наиболее раннюю стадию становления царской власти: сама земля, общие функции и общие права попадают под контроль царя, а в случае необходимости его указы и законы вытесняют вековечные обычаи и установления местной общины. Ведь это благодаря царю община пользуется благоволением богов; и пока народ платит дань зерном и трудом, ему обеспечена надежная жизнь. Существование такого рода коммунизма засвидетельствовано в Египте и Месопотамии, и опять-таки в Перу; и если царская власть покоилась на подобных традиционных устоях, лишь расширяя и укрепляя их, — это, возможно, объясняет, почему укоренились наиболее грубые проявления данной системы, хотя вскоре в установившиеся отношения вкрались откровенные проявления неравенства — например, между рабами, свободными общинниками и знатью, — сопутствовавшие росту частной собственности.
То, что до сих пор называется суверенитетом государства, в полной мере сохраняет исконные царственные притязания на власть и привилегии на имущественное первенство и беспрекословное повиновение, а также на такие кары или жертвоприношения, какие суверену покажется уместным применить во имя национального благоденствия.