МИФ ХХ ВЕКА

Основным фактом нордически-европейского духа является сознательно или несознательно проводимое разграничение двух миров: мира свободы и мира природы. У Иммануила Канта этот первоначальный феномен методики мышления нашей жизни достиг самого светлого сознания и не должен никогда ускользать от наших глаз. Но это самопробуждение свидетельствует о совсем особом понимании того, что следует принимать за "истинное". Для более позднего индийца вся вселенная растворилась к концу в символике; "я" тоже стало, наконец, только обозначением вечно равного. "Истинным" было для индийского метафизика не описываемый факт, находящийся в нашем понимании в цепи причины и действия или действия и последствия, а чисто субъективное предположение по поводу события или рассказа. Поэтому индиец не требует веры в чудеса, совершаемые Рамой или Кришной, как в действительность, а объявляет их "истинными" в тот момент, когда в них верят. На основании такого понимания действительности в индийском театре девушки беспрекословно превращаются в цветы, их руки - в стебли лианы, а боги - в тысячи человеческих фигур… Так как символика зависит от веры, чудо лишается своего материального значения. Иначе дело обстоит для людей в восточной части Средиземного моря. Здесь свобода вносится в природу как мистический акт, и история этих стран переполнена верой в чисто материальные "истинные" чудеса. Четкий пример сознания, владеющего двумя разными мирами дает нам Адриан. На северо-западе своей мировой империи, обладающей германским характером, он показывает себя героическим слугой государства, переносит все трудности путешествия как простой солдат. Он господин и повелитель, но не бог и не чудотворец. Таковым умный знаток людей становится, путешествуя по африканским, сирийским, эллинистическим землям. Так на юге и юго-востоке империи Адриану поклонялись как спасителю, его включали в управление элевсинскими мистериями, он спокойно позволял почитать себя как Гелиоса, провозгласил Антиноя* богом в Египте после его смерти. В Воскресение Антиноя поверили потом как в действительность, которая была провозглашена жрецами, как в смерть и "истинное" воскресение Христа. Адриан лечил больных, исцелял калек наложением рук, и рассказы о творимых им чудесах обошли в виде подлинной хроники все государства восточного Средиземноморья. В круг этих случаев смешения природы и свободы в вере определенных народов в магию входят, конечно, и христианские легенды, которые совершенно серьезно и сегодня преподносятся европейцам: "рождение от девы", материалистическое "воскресение" Христа, "распределение в рай и ад", а также различные "лики" католических святых, которым дева Мария также реально являлась, как Иисус Христос, который согласно сообщению иезуита Мансония (Mansonius) 7 июля 1598 года явился во плоти деве Иоанне из Александре и выразил свое удовлетворение работой своего "общества".

* Раб Адриана, грек, юноша поразительной красоты. Утонул в Ниле.

О том, насколько сильно этот магический мир Африки и Азии затуманил Европу, угрожая задушить всякое мышление даже самых свободных, свидетельствует мнение Лютера об учении Коперника, которого он называл мошенником и обманщиком только потому, что магическая Библия хотела, чтобы было не так, как учил великий Коперник. И миллионам все еще остается непонятным то, что Коперник на место статической картины мира в виде неподвижного диска земли с небом наверху и адом внизу поставил динамику вечно вращающихся солнечных систем и, полностью поборов всю навязанную нам церковную веру, мифологию распределения в рай и воскресения, разделался с ними навсегда. Никейское вероучение, принятое большинством голосов спорящих священников по приказу римского императора, тезисы, составленные разбойничьим синодом, по которым при помощи ударов палкой решали религиозные вопросы - мертвы, изнутри неверны, и ничто не раскрывает более четко беспомощность и неправдивость наших Церквей, как то, что они долбят то, что вообще к религии не имеет никакого отношения, что они защищают тезисы, в которые сами уже верить не могут. Они совершенно правы, утверждая: что, если "Ветхий Завет" или никейское вероучение убрать из структуры Церкви, у нее не будет краеугольных камней, и все здание неминуемо рухнет. Это могло бы быть правдой, но еще никогда разрушение не предотвращали сомнительными отговорками о целесообразности, рассчитанными на несколько десятилетий. Напротив, чем позже оно происходило, тем было страшнее. Если в богов перестают верить, они становятся идолами. Если формы жизни становятся голыми формулами, тогда наступает духовная смерть или революция. Ничего другого не бывает.

"Я пришел не с миром, но с мечом"; "Я хочу разжечь огонь на земле и я хотел бы, чтобы он уже горел", - сказал мятежник из Назарета. Он был откровением, и озабоченные позже его властью священники сделали это откровение единственным в мире, подкрепили его искусственно "исполнением" пророчеств, новыми указаниями на будущее и стараются изо всех сил сделать из жизни смерть.

8